К остановке подъехал ещё один автобус, мимо пошли люди, многие из них с подозрением косились на канистру. Я хладнокровно, словно происходит что-то обыденное, отвернулся от дороги и внимательно смотрел в тёмные окна, бывшего Восточного факультета. В стёклах отражались огни Верховного суда Российской Федерации. Мне казалось, что возможно факультеты ночью, могут запросто оказаться обитаемы и жить своей скрытой жизнью. И сейчас, кто-то смотрит на меня, и видит, как я с большим трудом сдерживаю следующий гейзер физиологических жидкостей.
Чтобы не выдавать своих секретов, я развернулся и, резво поскакал вдоль мостовой, по направлению к Академии Наук. Около Ректорского флигеля, на углу Двенадцати коллегий мои ноги подкосились, со скрежетом покатилась канистра, я упал на колени, и с упоением, позволил судорогам вновь очистить желудок. Была надежда что в темноте не заметят заблудшего человека, но рядом находился главный вход в Университет, вернее парадный вход для высшего университетского руководства. Поэтому в мгновения ока рядом со мной замаячила субтильная тень, наряженная в робу охранника.
Я долго смотрел на неё, с тем свинцовым спокойствием, с которым много лет назад, читал в комнате охраны "Сто лет одиночества", а ректорская шелупонь спрашивала моих приятелей:
- Чем Вы его накачали?
В тот день мы пили Масандровский портвейн, сегодня был испит спирт, результат оказался един, - в молчании я встал с колен, поднял канистру и гордо продолжил свой путь.
Физиологические желудочные массы, под действием мороза, стали похоже на мороженное крем-брюле, и по цвету, и по консистенции.
В руках охранника щелкнула рация:
- Первый я шестой! Первый я шестой тире Бе! - услышал я за спиной - Что мне предпринять! Первый! Я шестой тире Бе, что предпринять? Здесь живой человек!
Охранник говорил тем музыкальным, грустным, нервным голосом, который присущ потомственным универсантам. Кстати, один мой бывший собутыльник, аспирант Исторического факультета, теперь тоже работает в "Охране" впускает и выпускает с территории Университета ректорские лимузины.
- Что мне предпринять? Что мне предпринять? - продолжал вопрошать, охранник.
Есть много вариантов морально уколоть этого субтильного человека, наделённого властью. Конечно это подло, но другого способа показать своё превосходство у меня не было. Что бы сосредоточится я остановился, и уже был готов поглумиться над этим честным служащим, но мой взор привлёк купол Исаакиевского собора. Он плыл над Невской линзой в морозном облаке огней.
- Кто сравнивает этот купол с женской грудью? - мелькнуло у меня в голове - не похож же.
Когда я снова сконцентрировался на охраннике он уже исчез. Других признаков обитаемости Ректорского флигеля и здания Двенадцати коллегий не было. Спали даже лампочки в кабинетах. Мне ничего не оставалось как продолжить свой путь, моё жильё находилось в пятнадцати минутах ходьбы, в закоулках Васильевского острова.
Менделеевская линия и Волховский переулок, несмотря на все старания государственных чиновников, отвечающие за досуг деятельной молодёжи, так и не обзавелась модным, известным на весь Питер заведением. Безликие кальянные и креативные пространства, словно оранжевые пятнистые вспышки, на фоне серых стен, возникают и через два-три года пропадают в вязком небытии банкротств и разочарований.
Видимо по дороге домой, я всё-таки сделал несколько глотков спирта из ледяной канистры, потому что морозное, заполненное снегом пространство вдруг, резко, словно по щелчку выключателя, преобразилось в узкое помещение с белой кафельной плиткой на стенах и прикреплённым скотчем соломенным ловцом снов.
Я спал на белой фаянсовой вазе с проточной водой на дне, упершись лбом в соломенную паутину.
- … можно говорить только отрывисто, отрывая куски реальности или воспоминаний … – проносилось в моей голове - … каждый может почувствовать себя героем убить свою жизнь или чужую, иногда есть шанс убить Бога. Но порчей физического тела смерти не добиться. Пусть плачут все палачи всего мира. Они проиграли. Только уничтожение реальности, есть стоящий поступок, которым можно гордиться…
В дверь уборной постучали. Я услышал чуждые моему внутреннему голосу гортанные звуки. Несколько раз явственно прозвучало слово «Полиция». Я открыл дверь, и покинул занятое пространство. В зале украшенной рядами столов, на меня смотрели две пары черешневых, девичьих глаз. Видимо я зашел в одно из ночных заведений, и уснул в туалетной комнате.