Мы учились в разных школах. Пока я получал грамоты на олимпиадах, писал музыку и тексты для поющих трусов, получил медаль «За спасение утопающих» и медаль «За отвагу на пожаре» Лука ходил в ничем не примечательную школу, третий по уровню успеваемости из трёх возможных в параллели, «В» класс.
В первых классах Лука плакал и краснел чаще чем требуется для успокоения и сравнительно сносной жизни для мальчика его возраста. Класс за классом он запаздывал с ответом на социальные запросы своего окружения, и почему-то, когда что-то не понимал или чего-то боялся то рассчитывал на доброту и сочувствие своих ровесников.
Помню с каким недоумением Лука смотрел на своих хохочущих одноклассников. Он стоял у доски руки и брюки у него были в растворителе, но дети смеялись не над этим. Дети привыкли к неудобному маркеру, который тёк в ладонях, к скрипящей доске, к химической губке. У Луки одна из брючин случайно заправилась в носок и топорщилась над кроссовкой словно парус на дубоносной лодке.
Лука видел этот парус, он видел брючину, заправленную в носок, но не придавал этому событию какого-либо значения. Ему брючина и носок казались вещью, над которой невозможно смеяться. Лака не понимал, что дети не просто так сообща смеются над ним и его брюками, дети таким образом социализируются, и его личный социальный статус, если подобные ситуации будут повторятся в будущем, будет обдувать носки и щекотать пятки. Лака не задумывался о таких, как ему казалось мелочах, о таких малозначащих вещах. Он вообще не думал о вещах, которые явно не могут улучшить или ухудшить его наивное воздушное миропонимание.
Стоя у доски он реагировал на смех детей глупым молчанием, устало молчала учительница, жестоко молчали родители, когда утром собирали Луку в школу, и только дубоносая лодка, под всеми парусами набирала ход, и вот-вот на ней должен был быть поднят красный флаг. Шли годы, сохли реки и болота, плотина резала залив, а парус только лишь более умело научился ловить ветра и лавировать вокруг пальцев ног.
В благословенное время, когда все мальчишки в классе Луки, вдруг в один день, резко стали следить за белизной своих кроссовок, он всё ещё играл в животных и представлял себя то птенчиком, то белочкой или ещё кем ни будь нежным и пушистым. Пока ребята, во время перемен, толпились в туалете у раковины смывая со своей обувки малейшее пятнышки и черточки, Лука разбежавшись, рыбкой нырял на паркет и скользил на животе по свежей мастике, испытывая неземное удовольствие. Его не останавливали; ни бесконечная домашняя ругань матери, ни весёлое презрение друзей которое он путал с дружбой, ни равнодушие учителей. Лука не считал жирные пятна на своей одежде грязью, он был уверен, что эти невзрачные пятна если кто и заметит, то не посчитает чем-то требующим внимания и мнения.
Кстати забавно то, что за настоящую грязь и грязные пятна Лука считал только глину или сапропель. И глина, и сапропель являются горными породами, и я в настоящий момент, влачу свое призрачное существование в подземелье, в окружении, горных пород, в какой-то мере и силос, и гнилая трава, запах которой бесконечно усиливается в моем убежище тоже являются молодыми горными породами.
И кстати под землёй всегда отсутствуют запахи, и сегодня, когда появился запах гнилой травы мне показалось что это галлюцинация. Галлюцинации обычное дело в пещерах. Такое бывает, когда отсутствует какой ни будь стимул раздражения органов чувств – зрения, осязания, обоняния, тактильных пятен. Если стимул отсутствует достаточно долго, то центральная нервная система человека начинает продуцировать его самостоятельно. В головном мозге появляются звуки, запахи, световые и тактильные явления. Бывают световые, звуковые, тактильные и очень редко обонятельные галлюцинации.
Не надо думать, что я только ненавидел Луку и мы не имели общих интересов. Наши отношения были конечно странными, но взаимными. Он со мной дружил, его дружба была детской, верной, горячей. Я его считал рабом, он всегда выполнял все мои просьбы и ничего не требовал взамен. Для меня его добровольное рабство было существенным шагом к взрослению, я даже искренне уважал Луку за его помощь в моем развитии. Недавно я заметил, что почти все взрослые люди являются добровольными, бесхитростными рабами.
Общим нашим детскими интересом были Пионеры, члены советской школьной организации. В фойе школы, где учился Лака, сохранились ветхие, выцветшие цветные фотографии где ребята в праздничной форме, с торжественными красными галстуками счастливо искренне улыбались нам, своему, будущему и видимо были уверены, что мы ими гордимся. Красный галстук был для нас с Лукой символом гордости, геройства и счастья. Мы тогда ещё не знали, что и красный галстук, и жёлтая, вредная для здоровья мастика, которой натирали полы в школе, и маркер с ядовитым растворителем и блеклая классная доска всё это давала нам государство. То самое государство, граждане которой приветствовали геноцид детей на своей земле.