— Обрящешь Кресте Святый во Андрее Апостольском, нечестивое творение! Да снизойдет на твою душу, тварь, милость Магомета, пророка истинного…
Приблизившись к агонизирующему в мирской смерти телу, рыцарь Филипп ударом ноги перевернул его ничком и, низко склонившись, в упор дважды выстрелил ему в затылок из серебристо мерцающего пистолета.
Достойно и должно разрядив ритуал теургического крещения, рыцарь убрал оружие в кобуру. Далее следовало действовать иными орудиями, в согласии с другим ритуальным обеспечением.
— Благодарю вас, рыцарь Филипп, за неповрежденный корпус, — вошедшая в номер арматор Вероника лишь мельком глянула на дергающееся тело кадавра и сразу же принялась выкладывать на столе набор острорежущих блестящих инструментов патологоанатома.
— Ой, не люблю кадавров и зомби утилизировать… По мне лучше уж обычных нормальных покойничков потрошить. А тут падаль не падаль, копошится, стерво, гоношится, нипочем угомониться, сволочь, не желает…
С арматорскими мрачноватыми шутками-прибаутками Вероника принялась за суровое прозекторское дело. Чаще, нежели пилами, скальпелями, ланцетами, она орудовала собственным именным стилетом Матарон, отметил рыцарь Филипп.
Как ни противно, но лицезреть эту отвратность ему пришлось. Просто наблюдать из солидарности и сочувствия к арматору. Его неловкая помощь была бы излишней и могла повредить предписанному ходу ритуала теургического обезвреживания мыслящего кадавра, каким очень захотелось посмертно стать расстрелянному колдуну.
— Хирург, мой дорогой коллега, в переводе на новые языки означает: человек, работающий ручками, пальчиками…
Все еще шевелящуюся посмертную требуху: окровавленную печень, сердце, селезенку, как бы дышащие легкие и прочие члены тела — Вероника раскладывала на ковре и на полу в сложной конфигурации перекрестной декаграммы. Не забывая о расчлененных конечностях и освобожденном от остатка мозга пустом черепе, мячиком подпрыгивавшем в основании дивинативной герметической фигуры с десятью лучами.
Кровоточащие части невозможного телосложения кадавра типа отрезанных кистей и стоп внове соединиться, прирасти никак тебе не могли. Но вот неприглядную природную магию демонстрировали сполна, сгибаясь, разгибаясь, бурно жестикулируя…
Предельно отвратным выглядел приподнявшийся, ерзающий над съежившейся пульсирующей мошонкой голый пенис без крайней плоти, обрезанной по восточному обычаю. Вероятно поэтому, а, может, и по какой иной женской причине, арматор Вероника сию принадлежность рассредоточенного умертвия первой щедро окропила специальным горючим составом на основе святой воды и этилового спирта.
Случившуюся ненароком бутылку водки она тоже пустила в дело, опорожнив ее в пустой череп:
— Водочка? И водочка сгодится. Выпьешь с нами, хрен лысый?..
Филипп молча смотрел, как занялись бездымным фиолетовым пламенем составные органы и комплектующие кадавра под множественным огнем багровых лучей, исходящих из кавалерственных аметистов в серьгах арматора.
Колдовская богомерзость в разных агрегатных состояниях: твердых, жидких и студенисто-коллоидных — сгорала чисто и хорошо, не оставляя на ковре следов. Лишь легчайшая невесомая мелкодисперсная пыль оседала на полу и на мебели…
— Опаньки! Благослове душе моя Господе. Незалупу оприходовали…
Но разведка доложила точно… Чегой-то тут у нас за диван магически завалилось? Угу, кейс с камешками. В дороге пригодится, будем в бирюльки-брилики играть, чтоб скучно не было…
На следующее утро горничные в одном из шикарных отелей Дар-эс-Салама кропотливо стерли пыль и прошлись с влажной уборкой в номере-люкс очень важного постояльца, наверное, отлучившегося в ресторан позавтракать. К вечеру того же дня менеджеры отеля скрепя сердце должны были сообщить в полицию о загадочном исчезновении телохранителей и самой персоны богатого гостя Салеха Абд аль-Айяда, прибывшего из Саудовской Аравии.
— …Вынуждена тебя вмале огорчить, братец Фил. Напрасно ты надеялся на чудо.
Я тут по-быстрому проверила: камешки у нашего колдунишки оказались так себе. Два-три амулета куда ни шло… Остальные — заваль, представляют лишь номинальную ювелирную ценность…
Между прочим, половина твоя, баш на баш. Колдунец — бар, брилики — йок…
Вот еще что… Могу в рукоять твоего Регула тот игольчатый сапфир-экстрактор воткнуть. Временно.
Ты, Фил, на удивление достаточно много от своей дивинации в него вложил. Не животворит, конечно, но небольшие раны заживлять в реал-тайме ему запросто.
И убежищу твоему этот ясновидческий камешек, ей-ей, должен понравиться, коль скоро он частица от твоих несравненных дарований…
Кстати, крепко подумай, как тебе назвать инициированный ствол. По традиции настоятельно рекомендуется: после ритуала, прежде чем входить в асилум, иметь наготове имя для личного оружия. Они, наши убежища и прибежища, таковые знаки внимания ой как ценят…
— Ну ты скажешь! Я в курсе, читал. И триста лет как подумал. Я нарек его Филомат.
— А что? Звучит неплохо: Любящий знание. В самый раз для огнестрела в умных руках, кому-нибудь вышибающих мозги шайтану под хвост…
— Чуть иначе по-гречески написать, получится: Знающий род-племя свое.
— Тоже сверхъестественно хорошо…
То, что в нем так удачно и удивительно сошлись две ветви харизматического родства, несоизмеримо отдаленные во многих веках, поколениях и странах, наш Ирнеев Филипп, воспринял наподобие изначального знака свыше. Вероятно, сверхрационально и предопределенно.
Не так ли, мои внимательнейшие и терпеливейшие читатели, благосклонно и разумно допускающие существование сверхъестественного?
Иначе же вам определенно не удалось дочитать наш роман от начала до сих страниц. Будь они видимым образом отражены в распечатанном тираже или навеки оставшимися в цифровой реальности излучающей поверхности компьютерного дисплея. У кого-то, где-то и когда-то.
Стало быть, некогда привидевшийся ему невероятный образ рыцаря-монаха дона Фелипе Бланко-Рейеса наш с вами герой счел собственным благородным прародителем, диахронично удаленным и все же синхронично сблизившимся с ним в едином пространстве-времени сверхрационального и рационального.
Собственно, орденскими традициями, уставами и правилами ему настоятельно не рекомендовалась этак думать и рассуждать. Да и прецептор Павел с арматором Вероникой в принципе ему этого никоим способом и методом не советовали. Он все равно упрямо толковал те изначальные видения в свою пользу.
Или же истолковал их на благо тем, кого он считал душевно близкими и по-родственному духовно приближенными к нему от мира и века сего.
Потому-то рыцарь Филипп однажды все обдумал, усердно помолясь Пресвятой Троице, допустимо аноптически, в Гефсиманском саду. Точнее, там, где во время оно предположительно или на самом деле находилась Масличная гора.
Тогда, — не суть важно, критично и категорично, в какое время это произошло, — он окончательно решил посвятить себя принципиально Восточно-Европейской конгрегации. А также продолжать несомненным образом действий исполнять мирские обязанности по месту нынешнего происхождения и кровного родства.
Ищите и обрящете. Да будет так и свершится истинно!..
Филипп не сомневался: во время сиесты Ваню он отыщет в тенистой виноградной беседке у персиковых деревьев. «Утром наш мелкий хорошо выспался до подъема и упора. Сейчас, должно быть, читает себе в тени…»
С полувзгляда на экран учитель похвалил воспитанника:
— Молодца, Иван ты наш Разумник! Гляди-ка, до «Детей Дюны» нынче добрался.
Годится сие чтение, годится, ежели тут у нас взрослый дядя-писатель подобающе и креативно не делает из детских лет мелких идиотиков…
Подобно любимому воспитателю, вдумчивый Ваня полагал: взрослым и большим педагогический авторитет необходимо заслужить у маленьких мыслящих людей. Они оба без лишних слов соглашались с тем, что авторитетность вовсе не присваивается, будто чиновная медаль за выслугу лет к юбилейным возрастным датам.
— Чаще, чем нам бы того хотелось, — издалека начал развивать свою мысль учитель, — какой-нибудь писака-кавычник сам дурак, персонажи у него дебилы, да из читателей он так и норовит придурков сделать…