Согласно нашим установлениям, для возбуждения процесса против Людовика XVI необходимо существование положительного закона, который мог бы быть к нему применен; но такого закона у нас не имеется.
Уголовный кодекс, отменив все предшествующие ему уголовные законы, установил смертную казнь для лиц, виновных в государственной измене. Людовик XVI, несомненно, виновен в государственной измене; он не раз явно нарушал присягу; он хотел поработить нас под ярмо деспотизма; он поднял против нас часть Европы; он предал наши крепости и имущество наших братьев; он умертвил наших благородных защитников; он всюду старался посеять анархию и беспорядок; он осыпал французским золотом наших врагов, составивших коалицию и поднявших оружие против нас; он был причиною гибели тысяч граждан, все преступление которых заключалось в любви к отечеству и свободе. Кровь этих несчастных жертв еще дымится вокруг этой ограды; она вопиет о мщении ко всем французам. Но здесь мы благоговейно преклоняемся перед законом; как бесстрастные судьи, мы хладнокровно ищем ответа в уголовном кодексе. И что же! Этот кодекс не содержит никаких данных, которые можно было бы обратить против Людовика XVI; ибо в эпоху его преступлений существовал положительный закон, представлявший оговорку в его пользу, мы находим этот закон в конституции.
Особа короля священна и неприкосновенна. Неприкосновенность, говорят нам, была введена не для блага королей, а в интересах народа. Действительно, мотивом этого института были общенародные интересы; но он оказался выгодным и для королей. Король, говорят нам далее, являлся неприкосновенным только в силу конституции; вместе с конституцией исчезла и его неприкосновенность. Но это ошибка: конституция сохранилась во всем, что не было уничтожено последующими законами или положительными фактами, каковы отмена королевской власти и учреждение республики.
— Как! — скажут мне, — Людовик XVI беспрестанно нарушал конституцию, он всячески старался уничтожить ее, а вместе с ней и свободу, и, несмотря на все это, вы хотите прикрыть его этой самой конституцией! Да, граждане, я хочу этого. Конституция была законом моей родины и без позволения короля; она была законом потому, что самодержавный народ дал ей свою санкцию и поклялся соблюдать ее до тех пор, пока ему не угодно будет установить другие законы, более соответствующие свободе и равенству.
Наконец, конституция, возражают мне, покрывала неприкосновенностью только те поступки, которые относились к административной деятельности короля и ответственность за которые падала на министров. Король был, если можно так выразиться, только главой своего совета; все делалось от его имени, но он не отвечал ни за какие действия, так как ответственными, каждый в своей области, являлись его подчиненные, министры. Но ведь он мог совершить преступления, не имеющие отношения к его званию первого чиновника в государстве; он мог, как и всякий другой гражданин, вступить в союз с врагами отечества, оказывать им помощь, передавать им французское золото; он мог стать во главе неприятельской армии и направить ее против нации; он мог во главе такой армии производить избиения граждан. Но в этом случае, скажу я в ответ, державный народ определил для него наказание. Наказание это — низложение, которое он, по-видимому, считал более страшным для деспота, чем все остальные кары нашего уголовного кодекса.
Мне говорят: мы не можем не судить Людовика XVI — это наша миссия. Вы ошибаетесь: ваша миссия вовсе не предписывает вам судить Людовика XVI.
Людовик XVI едва не раздавил нас под тяжестью своих измен; свобода, быть может, ускользнула бы из наших рук, если бы трон бывшего короля просуществовал минутой долее; мы обязаны были спасти ее. Но мы не обладали необходимыми полномочиями,[13] а между тем, признавая своим верховным законом благо народа, мы должны были остановиться не раньше чем будут приняты все меры для ограждения свободы и общественной безопасности. Итак, нам оставалось одно: обратиться к народу и предложить ему созыв Национального Конвента. Это и было сделано. Конституировался Конвент; его задачей было декретировать низложение короля, выработать новую конституцию, установить законы, наконец, держать как можно лучше бразды правления в течение своей сессии. Таким образом, Национальный Конвент должен был прежде всего объявить низложение Людовика XVI; но, справедливо полагая, что свобода и общественное благополучие несовместимы с монархией, он отменил королевскую власть вообще. Это означало и низложение Людовика XVI. С тех пор у нас нет королей; и — я твердо уверен — больше никогда не будут они осквернять почву французской республики.