Вот так господа! Невозможно ни изготовить ни перевезти — это в самой развитой промышленно и научно стране мира! Жрецы науки ищут загадочные расы мыслящих осьминогов и великанов на Луне и Марсе — но не видят того что вполне возможно древняя великая мудрость и наследие великих цивилизаций лежит у них рядом — среди египетских песков…
Это то чем им стоит заниматься — но куда там! И даст Бог — она попробует пройти этим путем — раз уж штатные историк и археологи не думают об этом.
…В это время вернувшись к себе Луи — Филипп о чем то подумал, потом вытащил из шкафа переплетенный в кожу толстый том. Покачивая время от времени головой начал читать…
Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги. Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога… Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Вексель — это действительный бог еврея. Его бог — только иллюзорный вексель…
И как венец:
Эмансипация евреев в ее конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства[1].
Да — подумал граф о новостях из России. Оригинально и изящно — как точный неожиданный выпад искусного фехтовальщика. Прежде — да и теперь били по самим евреям — порождая озлобление в тех и невольное сочувствие в прочих. А главное — не добиваясь почти ничего. А его будущий тесть поступил умнее — сделав мишенью идола «сего народа жестоковыйного» — Золотого Тельца.
«Но неужели этот мальчик читал Маркса?» — удивлено покачал головой Луи Бурбон.
Утро. В комнатах и залах Зимнего пустынно… Хрустальные люстры, портреты, статуи и недвижные как статуи застывшие на постах гвардейцы. В открытые настежь (чтобы злоумышленник не спрятался — еще с дедовских времен заведено) двери видна роскошь интерьеров и ампирная мебель. В тишине гулко звучат шаги. Из комнаты в комнату, через залы идет император Всероссийский, Георгий Александрович. Высокий худощавый, черный мундир без знаков различия кажется почему то немного схожим с облачением протестантского пастора. Лицо непроницаемо — кто-то может счесть это привычной маской высокомерия — но на самом деле это всего лишь отрешенная задумчивость — даже сейчас он не замечает ничего вокруг себя погруженный в мысли о державе. Не замедляя шагов проходит мимо замирающих часовых. В кабинете, за большим письменным столом ждут его бумаги на подпись и для ознакомления а дежурный адъютант уже сидит перед раскрытым журналом в котором записаны посетители на сегодня. Сегодня впрочем ждут разрешения дела семейные
Глава 5
К половине десятого к парадному подъезду Зимнего дворца подъехал экипаж. Солидные лакеи распахнули дверцы, с низким поклоном пропуская осторожно ступающую юную даму, и деликатно посодействовав тучному господину в кавалерийской шинели. Впереди гостей важно шел церемониймейстер — все же это была особа императорской крови. Конечно это не торжественный визит на какой — то семейный праздник — когда гостей встречают кавалергарды с развернутым штандартом, серебряными трубами литаврами и всюду придворные чины: все эти камергеры, гофмейстеры, и камер-юнкеры. Тем не менее чету со всей почтительностью проводили до кабинета… — Герцог Георгий Георгиевич Мекленбург-Стрелицкий и Наталья Федоровна Вонлярская просят допустить их к Государю Императору — возгласил герольд трубным басом «С этим церемониалом надо что-то делать!» — ощутив неподдельное раздражение подумал Георгий.
— Просите!
В кабинет вошли под руку двое.
Грузный высокий человек лет за тридцать в парадном мундире. На совсем если так можно сказать невоенном лице странно смотрятся блеклые остзейские глаза.
И казавшаяся рядом с ним серой мышкой молодая брюнетка, в облике которой было что-то мальчишеское. Довольно высокая, тощая с простым лицом миловидной мещанки…
Чем то она напомнила Георгию Малечку Кшесинскую (мда — что то часто она приходи на ум).
Георгий смерил взглядом тезку — носившего в Семье прозвище — Жоржакс.
Короткой строкой пробежало в памяти… Правнук Павла I, сын великой княгини Екатерины Михайловны и Георга Мекленбург-Стрелицкого…
Отличный пианист и страстный поклонник музыки на почве чего был близко знаком с Танеевым. Даже завел свой собственный, знаменитый на весь Петербург квартет из четырёх первоклассных виртуозов. Доктор философии Лейпцигского университета.