Я решительно поставила вариться кашу. Не важно, кто принес мне еду. И чем заплатить за нее придется — тоже не важно. Том меня до свадьбы не тронет, а остального я боялась не так сильно, как голода.
Ели в тишине. Джон все поглядывал на меня, будто чего-то ждал. Я игнорировала его, наслаждаясь кашей. Мягкая, разваристая и такая вкусная — она словно возвращала к жизни. Еще бы молока к ней! Надо будет попробовать выменять у Мии на настойки для ребеночка.
— Прости.
Я провела ложкой по миске, убедившись, что ни одной крупинки ко дну не прилипло, и посмотрела на Джона. Было несколько вещей, за которые он мог просить у меня прощения.
— Я не знал, что ты недавно потеряла кого-то близкого.
Я вспомнила об утреннем разговоре. Весь день так тревожилась из-за Тома, что совсем позабыла.
— Не стоит. То не твоя вина, — о матушке, такой доброй и светлой, с Джоном говорить не хотелось.
— Ты приютила меня и заботишься о моих ранах. Меньшее, чем я могу тебе помочь — это быть вежливым.
— Хочешь помочь, выздоравливай быстрее и уходи.
Я напоила Джоном лекарства и легла. Думала о том, что нужно собрать еще мох да почки. Посмотреть на первоцветы и что можно из них сделать. Смогу ли я благополучно избавиться от Джона и добраться до города?
Проснулась я посреди ночь от громко хлопнувшей двери. Замерла, пытаясь сообразить, что происходит — вроде только о планах думала, а уже темень вокруг. Заскрипели под чьими-то ногами ступеньки на крыльце. Сердце забилось часто-часто, от страха хотелось зажмуриться и притвориться, что вовсе я ничего не слышу. Ну кому понадобилось вламываться посреди ночи в мой разваливающийся домик?! Неужто Том опять?
К нежеланию видеть Тома примешивался страх и мне понадобилось пара мгновений, чтобы вспомнить: Джон! Забыв о страхе, я подскочила и бросилась к кровати Джона. Та оказалась пуста. Мысли метались, спросонья я никак не могла сообразить, что же происходит, и только услышав шаги за стеной, во дворе, я поняла: в дом никто влезть не пытался. Это Джон куда-то ушел посреди ночи.
Стараясь не шуметь, я подошла к окну. Перед глазами стояли страшные картины убийств, но реальность украла мое дыхание. Джон стоял посреди двора, совершенно голый. В ярком свете луны его кожа казалась мрамором. На его спине были шрамы, но вопреки логике, они лишь придавали Джону человечности — ведь такая красота не могла быть земной. И как я не замечала ранее, какое красивое у него тело? Я ведь осматривала его при лечении. Но эти строгие линии, широкие плечи и сильные руки будто видела впервые.
Джон наклонился, и вылил на себя часть воды из ведра. Словно завороженная, я следила, как капли с его волос падают на спину, медленно, словно нехотя, ползут по позвоночнику, опускаясь все ниже, к бедрам. Мне стало жарко. Щеки пылали, и будто было нечем дышать. Хотелось рукой повторить след этих капель. Хотелось смотреть на него всю ночь напролет. Я неосознанно потянулась к нему рукой. Миска, что стояла на окне, с грохотом упала на пол. Джон обернулся, а я резко присела, надеясь, что он меня не заметил.
О чем я только что думала? Что за морок такой? Вот же позор! Сколько же придется молиться, чтоб забыть увиденное? Всю жизнь?!
Я проползла под окном к своей лавке. Глупо было вести себя так в собственном доме, я ведь не преступница. Это он начал всякие непотребства прям под окнами вытворять! Но стыд был сильнее. Я закуталась в одеяла и закрыла глаза. Время ползло, словно тягучий мед. Наконец, вновь заскрипели ступени и открылась дверь. Джон шагал бесшумно, и все же я ощущала его присутствие всем своим существом. Он остановился надо мной. Я молилась, чтобы он не заметил меня у окна. Пусть думает, что миска сама по себе упала — мало ли как он ее поставил вечером, только бы обо мне странного не думал. А Джон все стоял надо мной, и я кожей чувствовала его внимательный взгляд. По спине и рукам побежали мурашки, но совсем не от страха. Еще немного, и я не выдержу. Перед глазами все была такая чарующая картина обнаженного мужчины в лунном свете, и он стоял совсем рядом, стоило только протянуть руку и можно, можно… Я понятие не имела, что именно, но наверняка что-то волнующее. Вот сейчас, наберусь смелости и открою глаза, на выдохе, раз!..
Джон отступил. Чуть скрипнули под его весом доски кровати, зашуршала солома. Я не смела пошевельнуться. Сердце билось все так же отчаянно.
Где-то в лесу громко пели первые весенние птицы.
Утром я молилась, чтоб отвести от себя ночной морок, но Богиня ко мне благосклонной не была. Разглядев раз, теперь казалось невозможным не замечать красивое тело Джона, и как близко я находилась к нему во время перевязки. Я склонила голову, чтоб не выдать себя взглядом, и затылком ощущала его дыхание. Руки дрожали и путались, и перевязка, как назло, заняла больше времени.