Гектор повернулся и пошел от меня. Как он может уйти, когда голова у меня все еще кружится от его слов, а кожа горит от его прикосновений? Когда мое сердце разбито, как старый амулет?
Что-то закипело внутри меня. Может быть, отчаяние, оттого что я снова полюбила и снова потеряла. Или ужас, если мужчина целует меня, вскоре он умирает.
Но нет, все это не то. Это ярость.
Сжав руки в кулаки, я крикнула:
— Гектор!
Он обернулся.
— Вы никогда, никогда не стали бы для меня развлечением.
Он кивнул, вздыхая.
— Я сказал неправду, — проговорил он. — Простите…
— И ты будешь целовать меня снова. И не только целовать. Так и знай.
Он сжал губы, глаза его вспыхнули, словно у человека, умирающего от голода.
Я развернулась и пошла прочь.
27
Утром прошел легкий дождик, но небо быстро расчистилось, вышло солнце, и от наших палаток пошел пар, пахнущий мокрыми козьими шкурами. Гектор легко взобрался на ближайшую пальму, цепляясь за ствол руками и ногами. Он сорвал несколько кокосов и бросил на землю. Мара проделала в них дырки, приправила корицей и медом, и мы сели вокруг отсыревшего очага и позавтракали кокосовым молоком.
Несколько матросов с топорами отправились в рощицу акаций добыть дерева для починки корабля, остальных Гектор и Белен снарядили исследовать остров. Засовывая бурдюк с водой в свой рюкзак, Гектор сказал мне:
— Не уходите далеко от людей. Никуда не ходите в одиночестве. Если почувствуете опасность, прикажите кому-нибудь отвезти вас на корабль. Я вернусь к вечеру.
Я беспомощно кивнула, зная, что не сделаю ничего из того, что он говорит. Мне хотелось поцеловать его в последний раз или хотя бы сказать о своих чувствах. Он должен знать.
— Гектор, я… — Я не понимала, почему не могу это выговорить. Может быть, от стыда. — Берегите себя, — закончила я.
— Вы тоже. — Взгляд его упал на мои губы. А потом он поспешил прочь, закинув на плечи рюкзак.
Я почувствовала, что сзади стоит кто-то очень высокий — Шторм. Он прошептал:
— Возьмите меня с собой.
Я развернулась, с изумлением глядя на него.
— Пожалуйста. — Впервые на его лице не было ни тени насмешки или издевки. — Я ведь тоже это чувствую. Не так, как вы, конечно. Но она близко. Мы могли бы найти ее до заката.
— Почему вы думаете, что я…
— Вы слишком любите своих людей, маленькая королева, — сказал он. — Вы не станете рисковать ими. Это ваша единственная возможность улизнуть. Он всегда следит за вами, вы это знаете. Будто он — умирающий от жажды в пустыне, а вы — мерцающий мираж, вечно недосягаемый.
— Шторм! — Невыносимо было слышать это от него. Это звучало так ничтожно, так нелепо.
— Это, должно быть, непросто. Сделать то, что вы собираетесь, зная, что он может никогда не простить вам этого.
Я разрывалась между желанием задушить его и благодарностью, что есть хоть один человек, которого мне не нужно обманывать.
— Вы когда-нибудь кого-нибудь любили, Шторм? Я имею в виду кроме себя самого.
Он наклонил голову, может быть, от сожаления.
— Да. О да.
Что-то было в его голосе, что заставило меня смягчиться.
— Тогда, наверное, вы знаете, как это будет трудно.
— Так, значит, вы возьмете меня с собой?
— Гектор вам не доверяет.
— А вы — да.
Я вздохнула. В общем-то это правда. И если он чувствует зафиру, ничто не помешает ему сбежать без меня.
— Да, вы можете пойти со мной. — По крайней мере, если один из нас упадет и сломает ногу, другой сможет пойти за помощью. — Никаких рюкзаков, — сказала я ему. — Возьмите столько еды, сколько сможете унести в карманах. Встретимся выше по течению. Постарайтесь, чтобы вас никто не увидел.
Никто не контролировал мои передвижения по лагерю, и все же, когда я шла к своей палатке, мне казалось, что все взгляды устремлены на меня. Я достала из рюкзака фляжку с водой и пристегнула ее к ремню на поясе, мешочки с сушеным мясом и финиками положила в карман штанов, нож сунула в ботинок. Я взяла еще и свою корону. В конце концов она из амулетов. Может быть, пригодится. Хотя спрятать ее было некуда. Я с сожалением убрала ее обратно в рюкзак.
Когда я шла к ручью, мне казалось, что все видят, как оттопырены мои карманы.
Мара сидела на обломке скалы на берегу. В одной руке она держала гладкий серый камень, которым растирала толстый коричневый корень. В нос мне ударил сладкий и пряный запах. Она посмотрела на меня и сказала: