— Сегодня мы подпишем последний договор, — говорил Конан, поглядывая с высоких скал. Мессантия о его прибытии еще не подозревала, но от Меццо он уже знал, что Зингара и Аргос с перепугу подписали вторую часть соглашения. Стигиец — купец Кебексенуф — и старый асгалунец — сам Нирах, второй человек в гильдии «Гамилькар» после Седека — признались в своем заговоре, что трудно было не сделать в присутствии столь грозного судилища, представленного Конаном, устрашающим изнеженных роскошью и лестью южан Майлдафом, который казался им куда большим варваром, нежели киммериец, проницательным загадочным Тэн И, величественным Озимандией и хитроумным Евсевием. Более же всего стращал сообщников величавый и непроницаемо черный, говорящий мыслями огромный крылатый змей.
Действительно, ураган, пришедший с полдневного восхода, был колдовским, насланным стигийцами. Именно он отнес «Полночную звезду» к берегам страны пиктов. Именно купцы из «Гамилькара» подкупили, а более просто — сговорили дикарей, разбередив им раны, нанесенные войной с Аквилонией, напасть на корабль, где будет сам Конан. Именно там должен был присоединиться к ним купленный за огромные деньги Табареш. Именно асгалунцы заплатили саббатейцам за похищение Этайн — на случай, если Конан ускользнет и от пиктов, и от пиратов, — и Адгарбал — так назвался поборник культа Золотого Павлина — блестяще выполнил поручение.
Но заговорщики недооценили боеспособность «Полночной звезды» в битве с морем, и Джоакино, лишившись указаний хозяина, подал сигнал раньше времени. Не учли они, что боевой флот Зингары значительно прибавил в мощи, а хайборийское дворянство еще способно владеть мечами и не окончательно погрязло в безделье и пьянстве, благодаря чему абордаж был отбит. Никто и предполагать не мог, что будут вытворять на Океане трое изгнанников и что устроит в пуще отправившийся за водой Конан со спутниками. И уж тем более никто и подумать не мог, что далекие Острова на Закатном океане окажутся не выдумкой и властно вмешаются в ход событий.
Но радость от победы не была полной. Дракон улетал. Являться на черном крылатом змее прямо в Мессантию было излишне для короля державы, считавшейся оплотом митрианской веры. Вместе с ним улетал Хорса.
Ожоги на теле гандера быстро заживали: то ли действовала мазь, которую тут же добыл из походной котомки Тэн И, то ли сказывалась благодать, которую обрел Хорса, пребывая на Зеленом острове. Все хранили молчание, стараясь не касаться такого решения гандера, даже Бриан Майлдаф. И были печальны, даже Конан. Один только Меццо, казалось, воспрял духом.
Этайн пришла в себя еще в воздухе и весь путь до этого злополучного Черного мыса была счастлива, как никогда в жизни. Хорса был предупредителен и нежен. Казалось, он переборол себя, он останется здесь. Но так только казалось. Хорса умирал. Умирал для нее и для многих, находящихся здесь. Ибо это не было секретом: Касталиус и Сотти оставались на материке лишь для того, чтобы сдать преемникам свои дела. Они уезжали на Острова, к Бейдиганду Справедливому и Песнопевцу, к Ллейру и к черному дракону, который нашел пристанище там же, к холмам и садам Гленллана и другим островам. А Хорса уходил сейчас.
Хорса не стал лгать. Он рассказал Этайн о той, кого встретил там. Он не стал ей рассказывать об аромате яблок Гленллана и о старом маяке, о часовне на холме и о Песнопевце. Он знал, что это ничего ей не объяснит. Он знал теперь, что не это было причиной. Если бы не роковой взгляд на маленькой площади у храма, он не расстался бы с Этайн сейчас.
Этайн знала, что он сделал для нее все, что мог. Она видела его страшные ожоги, она видела царапины и мелкие раны, оставленные мечом Адгарбала. Она знала, что он не лжет ей. Она не ненавидела его и не прощала. У нее просто не было на это сил. Любовь, осветившая ее жизнь на эти полтора года, билась теперь, словно потерявшееся в просторах неба облако. Вокруг была только головокружительная лазурная пустыня. И облако это летело в никуда и безнадежно таяло…
Дракон улетал, унося в корзине Хорсу. Светлые волосы гандера еще виднелись, и коренастая сильная фигура еще была различима с земли. Он не махал рукой, не кричал ничего на прощание. Просто стоял и провожал быстро уходящий вниз и на восход берег и тех, кого он оставлял там. Некоторых — навсегда.
Этайн, красивая и застывшая, точно дивной работы статуя, тоже стояла на самом краю обрыва, провожая его, уходящего в небеса и на закат. Прощальный поцелуй полынной печатью забвения горел, не остывая, на ее губах.
Для остальных, в том числе и для Майлдафа, стоящего на шаг за ней, чтобы графиня — не попусти Митра! — не сотворила чего-нибудь над собой, она улыбалась жалко и равнодушно смотрела вдаль.
Дракон превратился сначала в большую черную птицу, потом в точку, потом и вовсе пропал вдали.
— Пойдемте, моя госпожа. — Это Тэн И подошел к ней и тихо взял за руку. Она почувствовала, что один только кхитаец ведает, что происходит с ней сейчас.
— Партия за Океан сыграна, — молвил Тэн И. — Осталось войти в комнату, где лежат приготовленные дары. Серьезные игры кончены. Продолжается смешное кхитайское шествие — жизнь. Кто знает, какую маску сорвет перед вами будущее? Пойдемте, госпожа.
Опершись на руку Тэн И, Этайн пошла вниз по узкой тропинке. Океан ритмично шумел, словно утверждая преходящесть всего сущего.
Договор был подписан тем же днем. Появление Конана со свитой и признавшимися и готовыми еще неоднократно признаться во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях и всех смертных и бессмертных грехах зачинщиков заговора стало для всех большой, но, кажется, даже приятной неожиданностью. Мило и Фердруго, проведя в вынужденном общении несколько дней, нашли друг друга весьма достойными и благородными людьми и даже решили как-нибудь вместе поохотиться и поплавать по морю, благо рассказ монарха из Кордавы о свирепой буре привел Мило в неописуемый восторг: аргосцу тоже воэмечталось побороться со стихией и совершить тем самым какой-нибудь подвиг.
Порешили дружить, помогать друг другу, пресекать поползновения кушитов и ванахеймцев, повнимательнее следить за шемитами, а стигийцев и Барахас и вовсе объявили лютыми врагами и торжественно поклялись прищемить им хвост и сослать всенепременно на галеры. Аквилонии дозволялось строить корабли, содержать их за соответствующую мзду в портах Аргоса и Зингары, нанимать беспрепятственно моряков и торговать всюду, где душе будет угодно, платя при этом льготные пошлины. Все понимали, что до достижения описанного единства пока было очень далеко, но и разорвать договор было трудно — так уж хитро его состряпали — да никто и не собирался этого делать.
Мило чрезвычайно обрадовался возвращению целым и невредимым обожаемого младшего сына, прослезился даже. На радостях пообещал женить Конти на полюбившейся ему деве, о благополучии коей тут же поведал ему Сотти. Градоначальника Мерано король собрался было вернуть к мессантийскому двору, но градоначальник был непреклонен в своем намерении сложить дела, чем весьма огорчил Мило. Впрочем, Сотти немедленно порекомендовал на сей важный пост своего приятеля Вьялли, и король всерьез занялся рассмотрением данной кандидатуры.
Погибшим смертью храбрых Арриго, братьям Родригесам и другим членам экипажа «Полночной звезды» зингарцы воздали почести, Норонье было вынесено порицание за небрежение (но с должности его не сняли, учитывая значительность прежних заслуг перед двором), а вернувшемуся вместе с послами Аргоса, ездившими в Тарантию и державшими там совет, Мегисту вручили регалию и отсыпали тысячу пятьсот сорок шесть монет золотом — так посчитало казначейство.
На тысячу монет Мегисту присмотрел себе недурной корабль, товар и нанял экипаж, а на триста монет устроил на борту «Полночной звезды» пышное празднество. Участвовали, кроме Хорсы и безвременно павших, все, кто отплывал на борту нефа из Кордавы.