Студия — это судьба.
Спасибо, студия!
— Так это правда, что ты работала в телевизоре? — спрашивает моя Настасья.
Правда.
…И часто вижу Студию во сне. Такой, какой была, и в то же время не такой. Многое изменилось. И вход другой. Вход похож на тот, что в доме неподалеку. Где ты сидела на верхней ступеньке, как на галерке. Помнишь?
В моем сне люди, населяющие студию, молчат. Это очень странно. Такого не бывает.
И лица без выражения, словно восковые.
От этого все печально вокруг.
И вдруг я слышу голос позади себя: «Где тебя носило? Мы столько лет тебя ищем».
Я никого не вижу позади себя и не знаю, кому говорю, что много раз приходила на Студию, но меня не принимали, хоть и объясняла, что я студийная, но люди молчали и смотрели, не мигая, и я уходила, потому что думала, что не туда попала, и все это так мучительно…
В павильоне необычно.
Свет, как от синей лампы, которой нас отогревали в детстве, когда болели уши или горло.
Почему все так странны, почему все молчат, и свет неживой?
Мне кто-то отвечает: «Потому что нету». — Чего нету?
«Зрителей нету. Зрителям показывают не передачу, а запись. А во время записи зрителей нету. Консервы. Раньше как было? Зрители. За стеной, за окном. Кругом зрители. Живое дело…»
Макс. Замечательный наш Макс. И фамилия у него замечательная, как раз подходящая к должности: Выкидайло.
Фамилия ли? Но вообще-то должность его называется красиво: кабельмейстер. Без него нет порядка в студии. Он держит кабель, чтобы телекамеры не путались в собственных артериях — кабелях, и следит за тем, чтобы порядок был… Чтобы лишние не шастали. Отработал — пожалте к выходу. И чтоб ни звука лишнего. Чтоб тишина в студии.
Зрители — за стеной.
Передача.
А потом и отдохнуть можно.
Макс любил «отдыхать». Но на работе — никогда. Ни-ни. И как праздник — брал баян.
Была у него странность: не любил он самых смирных, от которых никакого беспорядка: струнный квартет.
«Пилят, пилят, пилят, пилят… Уж лучше бы чечетку…»
И вдруг достает он из внутреннего кармана какую-то дудочку. Флейту ли, свирель…
Вот, говорит, жена баян продала…
И зажурчал на свирели. И заплакал. Лицо сморщенное, плачет Макс безутешно, как ребенок, утирается шарфом в полоску.
«Ты что, — говорит, — опять квартет привела? Зайди в студию, там один на фоно шуршит. Один на фоно в четыре раза лучше твоего квартета».
И снова приник к свирели…
А в синем свете студии сидит человек за роялем. Сидит на маленьком стульчике, голову запрокинул, глаза прикрыл, ему и свет не нужен.
А над ним что-то витает. И как оно — это «что-то» материализовалось, — неясно. Но — мороз по коже.
Мне некогда, я тороплюсь в своем сне, — боюсь, что он кончится. Смотрю через стекло, отделяющее павильон от пульта, ищу знакомую макушку. Маячит. Все в порядке.
И, как это бывает только во сне, вдруг рядом оказалась Настя. И вспыхнул яркий свет. А Настя сказала: «Я знаю, кто это. Я видела его на картинке на диске. Он Баха играл».
Верно. Играл. И сейчас играет. И оттого свет стал ярким: вот мы — слушатели и зрители. Все живое.
Разбудила меня внучка.
— Почему ты улыбаешься?
— Потому что мне снилась Студия.
Так и не смогла я объяснить ребенку более подробно, как я «работала в телевизоре».
Может, узнает со временем.
Сарабанда I
…«Почему у тебя такое лицо?» — «Какое?». Лёнька кончиками пальцев пощипывает кожу на лице, мелко-мелко, часто-часто: «Почему это?». Он сидит на маленьком сундучке. Я хорошо знаю этот сундучок, постоянный атрибут этой комнаты, комнаты тети Лены, моей московской родственницы, Лены Сигаловской. «Потому что у меня лицо старенькое», — говорит тетя Лена. «А у меня новенькое», — говорит Лёня. Ему было года три. Она склоняется над ним, она улыбается, она рада ему, родственнику с новеньким лицом. И правда, новеньким, во всех смыслах новеньким: живем мы в разных городах. Тетя Лена — коренная москвичка. Она впервые увидела Лёню, она рада ему, потому что она вообще добрый человек, и потому что всему рада.
Рада, что выжила.
В углу ее крошечной полутемной комнаты — бывшего подсобного помещения Театра на Малой Бронной — стоит шкаф. А на самом верху — гипсовый бюст. Мужской скульптурный портрет. Я знаю, кто это. Его зовут Нистер. Она никогда не говорит «звали». Зовут. Сейчас зовут: Нистер. Дер Нистер. Он писатель. Это его литературный псевдоним.