Я лыс и сед, а мир мой юн и нов.
12.4
Я лыс и сед, а мир мой юн и нов -
Максималист, спешащий к Идеалу.
О, как ему друзей недоставало,
Когда он бился насмерть со Стеной,
Обозначающей его предел земной.
Как сил ему, уменья было мало!
О, как его крутило и ломало
И вдавливало в жирный перегной!
А он все бился в стену лбом с разбега,
Не замечая ни жаре, ни снега,
Ни скользких под ногами валунов,
Не скрою вечной юности секрета:
В душе, не замечающей запрета,
Нет пепелищ от жертвенных костров.
12.5
Нет пепелищ от жертвенных костров,
Нет виселиц, нет крестовин распятий,
Нет приговоров, казней и проклятий,
Зато мой Город полон Мастеров:
Художников, поэтов, маляров
И знатоков опасных звездных пятен,
Один искусник вовсе непонятен:
Он исправляет время – будь здоров!
И варварами Город окруженный,
Захваченный, разграбленный, сожженный,
На миг свою не прекращает жизнь -
Непрекратимо вечное движенье,
Хотя чернеют скорбью рубежи,
Где юных ведьм свершается сожженье.
12.6
Где юных ведьм свершается сожженье
Рождаются младенцы-старички.
Одев пенсне иль, может быть, очки,
Они пищат с суровым выраженьем.
Младенцы – прокуроры от рожденья,
В делах суда они не новички,
И сморщены их души, как сморчки
В безвыходной гримасе осужденъя.
Но тайны ведьм узнать им не дано.
И в бездне ищут прокуроры дно,
Не зная ни усталости» ни лени.
И все ж, спасая молодость души,
Раскованно и страстно согрешив,
Рождает ведьм любое поколенье.
12.7
Рождает ведьм любое поколенье ,
Когда в трехмерном мире жить невмочь,
Когда день пуст, пустопорожня ночь,
В душе – пустыня, в сердце – запустенье,
Когда в почете странное уменье
Усердно в ступе пустоту толочь,
Когда не ввысь жизнь движется, а прочь
От усложнения и постиженья.
А ведьмам ведом путь на тот порог,
Знакомо слово и известен срок,
Где дверь ведет в иные намеренья.
Открой же двери, ищущий, открой!
Чисты и выполнимы намеренья,
Когда пылает творческая кровь.
12.8
Когда пылает творческая кровь,
Тоньшают стены, гнутся горизонты…
Нет! Тают стены, рвутся горизонты,
Меняя в корне мировой раскрой.
Тронь струны, холст или блокнот раскрой,
Пока твой мир грозой электризован,
Пока дождь лупит в благостность газонов,
Вполне серьезно занятый игрой.
Его игра с игрой оркестра сходна -
Сколь гениальна, столь же безысходна
В своем бессилье красотой спасти.
Неочевидно – счастье он иль кара,
Но очевидно тяжело нести
Спасительность пророческого дара.
12.9
Спасительность пророческого дара
Дарует миру безопасный путь,
С которого стремится он свернуть,
Как будто бы спасаясь от удара -
Пугает незаслуженный подарок,
Пока темна его явленья суть.
Пророки околесицу несут,
Когда, народ опустошает чары.
Пророка предстоящая вина
Неукротима пламенем вина -
В его уме судьба земного шара.
Мир обречен, когда к пророку глух.
Так толща стен, где скрыт был бодрый дух,
Не оградила Трою от пожара.
12.10
Не оградила Трою от пожара
Ни красота, ни воинов толпа,
Ни твердая надежды скорлупа
Лишь потому, что миру мир не пара,
Когда погаснет их любви огарок,
И ненависть, свободна и слепа,
Научит их больнее наступать
На тень любви, на отблеск дружбы старой.'
У каждой Трои должен быть Гомер,
Иначе рок её, как пепел сер,
Как горький пепел полного забвенья.
Он с уст сорвет молчания печать,
Спрессовывая суть веков в мгновенья -
Пророк не может знанье умолчать.
12.11
I
Пророк не может знанье умолчать:
Оно жжет разум, обретая голос.
На колоколе дней исполнив соло,
Он в мир идет, чтоб в двери душ стучать.
Ему откроет кто-нибудь, ворча,
Сухарь протянет – не до разносолов -
И слово в горле вдруг застрянет колом,
А дверь уже закроют сгоряча.
Но будут ждать и век стоять на том,
Что должен постучать пророк в их дом,
И поспешат они на стук в пижаме.
А там все тот же странный и немой
Рот открывает раз очередной -
Конца не видно вечной этой драме
12.12
Конца не видно вечной этой драме,
Где зритель глух и безъязык актер,
Не понимает пьесы режиссер,
А автора и вовсе нет в программе.
И длится нескончаемый экзамен,