Едва ли богословы апостольских времен и первых веков христианства и сами евангелисты, наконец, не замечали, по крайней мере, таких несоответствий, как различие имен деда. Это совершенно исключено, если учесть, какую важность в Древнем мире, особенно в течениях, непосредственно продолжающих ветхозаветную традицию, придавали происхождению из определенного рода.
Ясно, что люди той эпохи отдавали себе отчет в этих противоречиях и уживались с ними. Значит, у них наверняка были на сей счет какие-то соображения. Если бы речь шла о каких-либо семейных списках предков, о которых евангелисты имели лишь туманные и разрозненные сведения, то противоречия и несообразности еще можно было бы как-то понять. Но родословие, с которого начинает Евангелие от Матфея, касается отнюдь не какого-то неизвестного рода: с точки зрения ветхозаветного народа это — родословие из родословий.
Можно смело утверждать, говорит В. Мишаков, что в еврейском народе не было никого, кто не знал бы этот список наизусть, ибо перед нами династический царский список, содержащий имена всех Иудейских царей, представителей самого знатного рода. Каждое имя здесь одновременно означает важный отрезок истории Иудейского царства.
Если рассматривать историю Рождества у Матфея вместе с приводимым в начале Евангелия родословием, то в ней, помимо трех восточных царей-волхвов и четвертого — фальшивого — царя Ирода, выступают еще и 15 коронованных Иудейских царей. Последние лишь названы по именам, но кругу людей, к которому первоначально обращалось Евангелие от Матфея, достаточно было лишь услышать эти имена — и перед их внутренним взором не только представала вся вереница царей, но и оживала вся история древнего завета с Богом. Такая генеалогия ни в коем случае не могла стать предметом путаницы и смешения: это совершенно исключено. Напротив, здесь в сознании встают и другие вопросы.
С продолжением царского рода Иудеи связывались напряженные мессианские ожидания. Что будущий Мессия должен происходить из рода сынов Давида, ни для кого сомнению не подлежало. Более того, в кругах официального иудаизма, в особенности среди его вождей в Иерусалиме, бытовало убеждение, что будущий Мессия должен происходить из царской, берущей начало от Давида, ветви, ибо мессианское будущее представлялось политически как восстановление Давидова царства во всем его прежнем блеске и славе. Стало быть, родословие, включающее всех Иудейских царей, было мессианским, и нельзя даже помыслить, чтобы сын, родившийся в семье с такой родословной, какую приводит Матфей, не привлек внимания руководителей известных иерусалимских кругов.
Неверно было бы представлять себе рождение Иисуса из Евангелия от Матфея как событие тихое и незаметное. Не вызывает сомнения, что помимо трех пришедших с Востока царей-жрецов, младенцу, отпрыску мессианского рода, тайно или, может быть, даже открыто изъявили почтение также и некоторые высокопоставленные лица из кругов иерусалимского священства. Уже благодаря своему происхождению этот младенец, о рождении которого повествует Матфей, должен был снискать на всю дальнейшую жизнь высочайшее благоволение ведущих лиц храма. Все эти факты получают еще больший вес, если сделать предположение, которое выглядит отнюдь не таким беспочвенным и маловероятным, как кажется на первый взгляд.
С Иехонией, пятнадцатым царем, родословие, приводимое Матфеем, перестает быть списком царей. И не потому, что царская ветвь прерывается. С Иехонией Иудейское царство внешне перестает существовать. В его царствование народ потерял свободу и был уведен Навуходоносором в вавилонский плен. Но разве те, кто ожидал рождения Мессии из царского рода Давида и связывал с ним надежды на восстановление царского достоинства и царской власти, не должны были позаботиться о скрытом продолжении царского рода?
Нет сомнения, что после Иехонии, во время плена и в следующие за ним годы, сохранялась преемственность некоронованных Иудейских царей. Всегда было лицо, которое, быть может, и не выдвигалось в центр общественного внимания, однако же оставалось в поле зрения людей осведомленных, смотревших на него как на потенциального претендента на престол, а значит, носителя мессианской надежды. И к рождению, и к дальнейшему развитию каждого такого претендента эти люди относились с самым пристальным вниманием. Продолжение линии, идущей от Давида и Соломона, не могло не быть для определенных кругов прямо-таки требованием подступающего все ближе мессианского грядущего. Есть целый ряд внутренних причин допустить, что родословие, приводимое Матфеем, было списком мессианских претендентов не только до Иехонии, но и вплоть до Иосифа и Иисуса. В списке у Луки, напротив, перечислены сплошь неизвестные имена. Он вводит нас в совершенно другую среду — в тихий укромный мир неприметных, безвестных людей, среди которых именно поэтому часто повторяются одни и те же имена.
Само место действия в двух историях Рождества предстает далеко не одинаковым. На протяжении столетий история Рождества у Луки, повествующая о хлеве, так выдвинулась на передний план, что ее образы невольно были перенесены и на историю Рождества в Евангелии от Матфея.
Однако в последнем идет речь вовсе не о хлеве, но о доме (Мф. 2:9-11), и местом жительства родителей Иисуса назван, как мы уже видели, Вифлеем.
Пещерный хлев вполне под стать тому миру, который предстает в Евангелии от Луки, с родителями-назареянами, происходящими из рода безымянных, и пастухами, чья жизнь протекает в тиши и безвестности. В Евангелии же от Матфея речь идет о семье, которая происходит из самого знатного рода и должна представляться нам почтенной и занимающей достаточно высокое социальное положение. Иосиф, о котором говорит Матфей, происходит из «дома Давида». Это проливает свет и на сам «дом», где, согласно Евангелию, родился младенец и куда пришли поклониться три царя. Ведь в Вифлееме стоял когда-то и дом Иессея, в котором родился и вырос Давид, так называемый дом Давидова рода. Сохранялся ли физически, скажем, на месте дома Иессея «дом Давида» как родовой дом и средоточие политически окрашенных мессианских надежд и использовался ли он как жилище «сынов Давида» — этот вопрос В. Мишаков оставляет открытым, хотя многое говорит в пользу такого допущения.
Как бы то ни было, важно, что Иосиф из Евангелия от Матфея живет в Вифлееме, откуда начался его царский род. Таким образом, его дом оказывается в непосредственной близости от исторического «дома Давида», из которого он происходит. Параллельное существование двух столь различных родословий, если отбросить мысль о необходимости их согласования, вновь станет стимулом и источником разнообразнейших сведений о подоплеке ветхозаветной истории.
Особенную перспективу в этом направлении открывает исследование загадочного античного документа, оставшегося совершенно незамеченным. Речь идет о «Breviarium de temporibus» («Очерк времен»), произведении, которое приписывалось Филону Александрийскому, современнику апостолов.
Монах Анний из Витербо в начале XVI столетия опубликовал это латинское сочинение, которое нашел в Мантуе. Никто толком не знал, что с ним делать, поэтому его сочли поздней подделкой в пользу родословия, приводимого Лукой, и за ненужностью отодвинули в сторону. Однако же подделкой, сфабрикованной на основании существующего текста Евангелия от Луки, оно, как считает В. Мишаков, не является. Убедительные доказательства тому приводит в середине XIX столетия историк Леви Херцфельд в своей книге «История народа израильского». И. Эрнст, опираясь на Херцфельда, говорит, что «Breviarium» фактически содержит подлинную внебиблейскую и внехристианскую, причем дохристианскую, традицию родословия из Евангелия от Луки. Оставаясь в пределах истории израильско-иудейского народа, «Breviarium» устанавливает связь между двумя ветвями рода Давида, которые берут начало от его сыновей Соломона и Нафана, и описывает, как Давид, чтобы предупредить возможные споры между своими потомками, отдает мудрое распоряжение. Он назначает своим наследником Соломона, то есть передает ему и его потомству царскую власть.
Но поскольку Вирсавия родила Соломона, когда у Давида уже были другие сыновья, царь до некоторой степени уравнивает в правах и положении старшего сына Нафана и его потомство: они будут носить княжеский титул ajascharim и называться «братьями правителя». Более того, в случае обрыва царско-соломоновой ветви род Нафана должен был вступать в род царей и продолжать его. «Breviarium» описывает, как с течением времени не раз возникала необходимость вступления Нафановой ветви в Соломонову, что в конце концов привело к тесному переплетению обеих Давидовых ветвей.