Быстрые танцы танцевались в разных вариантах лин-ди, чинен или панама сити бот, хотя иногда встречались танцы типа мэдисон и халли-галли. Все перечисленные танцы не подразумевают тесного телесного контакта, пожалуй, за исключением дерти буги. Быстрые танцы предоставляют отличную возможность покрасоваться. Если ты достаточно сильна, попробуй прыжки и подбрасывания. Во время танца вы можете обменяться именами и сведениями о себе, однако чаще всего продолжать беседу нет необходимости, да и большая часть энергии уходит на поддержание дыхания. Но не напрягайся слишком сильно: вряд ли ты будешь выглядеть достой но, если устанешь раньше времени и вернешься за сто лик еще до конца песни.
— 1982 —
Бет Ньюджент
Город мальчиков
«Моя дорогая,» — говорит она, приближаясь ко мне настолько близко, что я могу видеть сеть тонких морщинок, превращающих ее лицо в истерзанный непогодой камень.
Слушает ли она еще или уже нет, я не знаю, но я всегда отвечаю да: да, я всегда говорю да, я люблю тебя.
Она — моя мать, мой отец, моя сестра, брат, любовница, она — все, в чем, как я думаю, человек вообще может нуждаться. Она — все, но она не мальчик.
«Мальчики, — говорит она мне, — мальчики погубят тебя.»
Я знаю это. Я вижу, как они толпятся на углах улиц в мути голубоватого дыма. Нервные, подобно насекомым, они возбужденно и бесцельно шевелят какой-либо частью своего тела: притопывают ногой, сжимают челюсть, чертят пальцем круги на бедре, запрограммированным движением глаз рассматривают проходящих мимо женщин — грудь, лицо, затем ноги, затем опять грудь. Они всегда беспокойны, они подергиваются и подскакивают, когда я прохожу мимо, но мне все равно хочется быть с ними. Мне хочется быть с ними на заднем сиденье их машин, мне хочется быть с ними под мостом, где река встречается со скользким гладким камнем, мне хочется быть с ними на заднем ряду в театре, в кустах и под скамейками в парке.
«Мальчики, — говорит она. — Даже не думай о них. Они заставят тебя делать вещи, о которых ты не имеешь понятия, а если бы и имела, то никогда не согласилась бы. Я знаю, — говорит она. — Я много знаю о мальчиках.»
Она для меня все. Но она мне не мать, хотя иногда я позволяю себе роскошь поверить в то, что я ее ребенок. Моя мать живет вместе с моим отцом в Файрборне, штат Огайо. Она ждет, пока я вернусь домой, выйду замуж за мальчика и стану женщиной, которой, как она верит, мне еще не поздно стать. Файрборн полон мальчиков, счетчиков автостоянок и войск ВВС, но более всего он полон моей матерью, которая представляется мне нависшей над ним как облако радиоактивной пыли. Однако уехала я не из-за нее и нахожусь здесь я тоже не из-за нее; я лишь оставила ее позади, как оставляешь множество вещей, переезжая с места на место, переходя от рождения к рождению, от становления к становлению. Она просто еще одна крошка хлеба, просто еще одна мать в длинной череде матерей, отпускающих тебя, чтобы ты стала той женщиной, коей тебе придется стать. Но к ним все равно всегда возвращаешься.
Город, где я живу, также полон мальчиков, и, перед тем, как приехать сюда, я миновала множество городов, которые были также полны мальчиков.
«Мальчики, — говорит она, — совсем неинтересные и, вырастая и становясь мужчинами, они становятся еще более неинтересными.»
Это я тоже знаю. Я вижу, как они проводят свои дни — расхаживая туда-сюда, играя в баскетбол, настойчиво и раздраженно доказывая что-то, и я вольна делать свои собственные выводы по поводу того, о чем они говорят или каких высот они способны достичь. И я вижу то, чем они заняты весь день, но все-таки мне хочется быть с ними.
Однажды я представила на ее месте мальчика, и она догадалась об этом, потому что я закрыла глаза. Я никогда не закрываю глаза. Когда я кончила, она ударила меня по лицу. «Я не мальчик, — сказала она, — и хорошенько это запомни. Ты знаешь, кто я, и еще запомни, что я тебя люблю, и ни один мальчик не сможет любить тебя так, как я.»
Пожалуй, она права. Какой мальчик смог бы любить меня с таким скользящим сосредоточением? Да и никто, пожалуй, не смог бы высвободить то, что она высвобождает в наших отношениях, то, что было давно утеряно в долгой истории ее любви.
Иногда, пользуясь ее отсутствующим взглядом, я пытаюсь ускользнуть.
«Куда ты идешь? Что ты будешь делать?» — говорит она, и я, барахтаясь в роскоши ощущения, что я — ее ребенок, отвечаю: «Никуда. Ничего.»
В своей неуправляемой, опьяняющей бессмысленности наши разговоры несут в себе больше емысла, чем каждая из нас, вместе или по раздельности, в силах вынести, и сегодня, выползая на улицу в поиеках мальчика, я чувствую, как вся эта тяжесть тянется за мной.
Я говорю себе, что сегодня — самый подходящий день для потери любви и невинности, иллюзий и ожиданий: это день, по которому я пройду, чтобы найти самого подходящего для меня мальчика.
Там, где мы живем, в верхнем Вестсайде, улицы полны пуэрториканцев, следящих за женщинами. Они внимательно рассматривают каждую, проходящую мимо, пристально смотрят ей в глаза, будто бы они каким-то образом ответственны за то, чтобы она как можно дольше находилась на улице. Ни одна женщина не минует свору их глаз.
«О, ссссс, — говорят они. — Мира, мира,» — и, когда женщина поднимает голову, они улыбаются и опять шипят сквозь блестящие зубы. В их глазах отражаются все женщины, которых они видели проходящими мимо, готовящими пищу, расчесывающими свои черные волосы; все женщины, которых они познали, живут, мерцая, во тьме их глаз. Их глаза созданы лишь для того, чтобы отражать женщин на улице.
Там, где мы живем, на пересечении Западной тридцать восьмой и Амстердама, водятся тараканы и крысы, но это совсем не важно, а важно то, что мы вместе. Говорим мы храбро, со страстным желанием, чтобы оно так и было. «Неважно», — говорю я, давя ногой таракана. «И правда, неважно», — соглашается она, следя взглядом за крысой, боком крадущейся к небольшой комнате для мусора напротив двери в нашу квартиру. Я сказала управляющему, что хранение мусора вне здания, возможно, уменьшит количество паразитов.
«А что значит, „паразиты“?» — поинтересовался он.
«Паразиты, — сказала я ему, — это крысы, тараканы, огромные черные насекомые, карабкающиеся на унитаз, которых обнаруживаешь, включая ночью свет в туалете. Паразиты — это постукивание, царапанье и шорохи в темноте.»