— Я не про это, я вообще о реке, о том, что вокруг.
— А у меня, дядя по дону баржу водит. Он меня как то в рейс брал. Знаешь как классно. Плывёшь себе, а вокруг разные берега станицы, а ещё там готовили вкусные макароны по-флотски.
— Ну, вот видишь как интересно. Разве тебе не хотелось бы узнать, что там дальше. Пройти по реке до конца, увидеть все своими глазами?
— Я тракторист, я работаю на земле. Зачем мне это?
— Ладно, проехали.
Маленький, зелёный богомол, сложив лапки на груди, покачивался на тонком стебельке.
— Смотри, он как будто молиться.
— Чуманеет он от жары, а не молится.
— Нет, смотри, он лапки сложил и покачивается в такт молитве. А если прислушаться, слышишь?
— Что?
— Музыка такая напевная тягучая…
— То у меня в животе урчит…
— Дурак, ты Славка.
— Чё дурак то, после купания знаешь, как есть хочется.
— Банан будешь?
— Не, я борща хочу.
— Нет борща, не наварила ещё.
— Ну, я ж не в претензии, я так просто сказал.
Свежий ветерок прошелестел листвой и пропал.
— Слав, а ты думал, как мы с тобой жить будет.
— Известное дело, хорошо. Дом поставим, детей нарожаем.
— Детей это хорошо. А что мы делать с тобой будем?
— Ну, так ведь, это разное. — И Славка потянулся к ней.
— Нет, я не про это. Я вообще, о жизни.
— Жизнь длинная разберёмся.
— Да разберёмся. — Снова пролетел ветерок и сорвал стрекозу с камыша. — Слав, а если не разберёмся?
— Тань, ты сегодня какая то странная. Я тебе говорю, что я разберусь.
— Да уж, ты разберёшься?
— А что это значит: «Да уж» Ты, что мне не веришь. Я между прочим, когда к тебе этот студент лип разобрался.
— Да разобрался. Кулаками махать ты горазд. Но ведь на кулаках жизнь не построишь.
— А на чем её построишь? Ты если говоришь, говори прямо. А то ходишь кругами, как будто я дурак, а ты тут одна умная.
Ветер пронёсся по дороге, поднимая клубы пыли. Небо заволокло тучами.
— Хочешь прямо. Хорошо. Скажи, ты, когда хоть раз, думал, о чем ни будь, кроме как пожрать, поспать и заняться сексом?
— Думал. Распредвал на тракторе полетел, а у меня работы не меряно. А ты тут ещё со своими заворотами. Голова от них уже пухнет.
Сверкнула молния. Гром прокатился по небу и затих как заглохший трактор. Первые, большие капли ударились о землю поднимая пыль. Скоро их стало много, и они захлестали по земле, превращая её в чёрную, скользкую жижу.
— Да ты кроме своего трактора не видишь ни чего. Все, что ты видишь вокруг себя это борщ, секс и этот твой как его вал.
Как можно жить в машинном масле, кукурузе и подсолнечнике. Я когда обо всем этом думаю, то понимаю, что жить в этом не смогу.
— Ну да конечно тебе бы лучше было бы со студентом. И что я дурак, помешал вам.
— Может быть и лучше, может быть, и надо было с ним.
— Ну, так скатертью дорога.
— Ну и пока. — Она повернулась, но ноги поехали по чёрной жиже, и Танька упала в лужу.
— Давай помогу. — Он протянул ей руку.
— Не надо, я останусь здесь, простыну и умру на дороге. — Славка попытался её поднять, но сам растянулся в грязи. Он лежал с черным от грязи лицом и только белки его глаз сверкали как у негра. Танька рассмеялась.
— Не смешно. Он попытался встать и снова упал. — Танька покатилась от смеха. Она смеялась, а Славка все пытался встать, но снова падал. Вдруг она перестала смеяться, посмотрела на Славку и сказала — Знаешь, я беременна. Славка застыл, лицо его вытянулось, глаза некоторое время выражали недоумение. Пока, наконец, осознание произошедшего события, не дошло до него.
— Так, что ж ты тут разлеглась. Тебе ж нельзя. — Он встал, поднял её на руки и понёс по раскисшей от дождя дороге. — Ты главное, это, не простынь. А я если хочешь, к дядьке на буксир пойду. Будем плавать, где хочешь.
— Кем же ты будешь там?
— Так ведь, у буксира тоже мотор есть. Буду мотористом. Знаешь, когда мотор заведёшь, он начинает с тобой разговаривать. Если он работает ровно, это значит все хорошо, и он тебе говорит спасибо. Ну, а если с перебоями, то, что то не ладно, и нужно его лечить. Да мало ли он ещё, чего говорит, только вот не все слышат.
— Какой ты у меня тонко чувствующий. — И она прижалась к его колючей щеке.
Родя
Дождь, крупными каплями падал на землю, разлетаясь мелкими брызгами. Родя стоял под дождём. Втянув шею и подняв плечи, он морщился от воды. Она ручьями, бежала, за воротник. Дождь усиливался, а Родя стоял без движения. На балкон вышла соседка.
— Родя, милый, иди домой. Не смеши людей. — Родя не шевелился. — Родя я до тебя обращаюсь. А если я до тебя обращаюсь, значит, имею, что тебе сказать. Так вот я тебе говорю, Родя иди домой.