Руки в наручниках за спиной, торс неподвижен из-за сломанных ребер и повязки, из-под длинных рукавов выглядывают головы кобр. Лорэн Ковак наслаждается страхом, который он внушает. Кажется, он не в обиде на Стейнера за то, что тот убил его змею. В первый раз в кругу яркого света после долгих лет сумрака укротитель рад оказаться в центре внимания. Входящие в комнату проявляют к нему такое же уважение, как слуги — к божеству, жестокому и капризному. Это заставляет его забыть о своей беде. Он вроде бы не беспокоится о будущем своего бестиария.
— Ты знаешь, что у тебя был настоящий поклонник в лице Франсуа Мюллера. Если бы только ему дали возможность, он бы воссоздал малейший твой поступок, малейший шаг. Может, ты считал себя незаметным, но он следил за тобой с июля 1986-го. Ницца. Это была твоя премьера?
Лорэн Ковак не отвечает.
— И в Бегле год спустя, с ужом, обмотанным вокруг тела, — преступление, которое он сопоставил с предыдущим. Потом он тебя не отпускал ни на миг. Как собака, взявшая след. Неплохо, да? Я восхищен. Тем более что о нас такого не скажешь. Верно?
Лорэн Ковак хотел бы засмеяться, но мешает боль.
— Мюллер — это пустяк.
Стейнер поднимает брови. До сих пор этот человек неохотно произнес лишь несколько слов. Тон изменился, голос стал громче, будто он решил начать разговор.
— Я так не считаю.
— Но вы…
Он снова хочет засмеяться, едва заметная улыбка превращается в гримасу.
— Да ты становишься раздражительным.
— Если бы он не был таким алчным. Он, вероятно, смог бы спасти шкуру… Так легко справиться с теми, кем правит соблазн наживы. Все так предсказуемо… Преследовать меня столько лет, чтобы так кончить… Он говорил мне о своем сыне перед смертью. Это для него он все это делал. Он сам сказал. Но я не собираюсь платить за медицинское обслуживание маленького миопата. О чем он думал?
Позади него Мельшиор опускает глаза.
Ковак неплохо говорит. Иногда отрывисто, с перерывами между фразами, но лучше, чем Стейнер ожидал. Голос грубее, резче. В нем есть определенная твердость. Это не относится к его взгляду. Ему приходят на ум многочисленные описания психиатра, касающиеся взгляда рептилии. Он и сам иногда отводит взгляд.
— Эрван Данте-Леган, — бросает полицейский.
Анаконда меланхолически улыбается:
— Кто бы мог подумать… Не Мюллер и тем более не психиатр. Этот фантом… Хороший маленький ученик…
— Простите?
— Но может, лучше так… — продолжает Ковак с отсутствующим взглядом. — Может, было бы лучше, если б я его убил.
— Для него — нет.
— А для его психиатра хуже, — усмехается Анаконда. — Разве что она разлюбила мужа. В таком случае я оказал ей услугу.
Стейнер не реагирует.
— Я бы охотно с ней поговорил.
— С кем?
Стейнер переглядывается с Мельшиором.
— Послушай, флик, — говорит Ковак, резко меняя тон. — Знай меру. Я готов говорить о многих вещах, об искусстве расчленения, об извлечении внутренностей у живых, об аккуратном отсечении головы… Но я не готов к тому, чтобы меня принимали за слабоумного.
— Кто сказал, что тебя принимают за слабоумного? Сейчас это было бы слишком глупо, а?
— Я хочу говорить с психиатром. Когда ты мне показал фильм, я все понял.
Полицейский не может сдержать гримасы.
— Я тебе ничего не обещаю. Недавно она пережила сильный шок, когда вернулась к себе в квартиру. Не догадываешься?
Анаконда начинает смеяться. Стейнер представляет себе радость змея. Боль утихомиривает Ковака. Но он ликует.
— Мне нравится твое чувство юмора. И потом, у тебя, по крайней мере, хватило ума все организовать. Я всегда говорил себе, что не смогу злиться на того, кто попытается меня остановить. Скажи ей, нужно немного побеседовать наедине. У меня кое-что есть — ей будет очень интересно… И если этого недостаточно, чтобы она согласилась, скажи ей: я хочу с ней поговорить о нашем общем друге, жонглере.
— Жонглере?
— Насколько я себе ее представляю, это должно подействовать… Она так искала встречи со мной. Теперь не стоит откладывать.
— Я попытаюсь. Мне тоже в высшей степени интересно. Так таинственно…
— Ты не представляешь, насколько ты прав, флик.
Настойчиво звонит телефон. Но он не беспокоит насекомых в коробочках. Кошка потягивается в кресле. Дверь в сад открывается. Ольга Энгельгарт берет трубку:
— Вас слушают. Кто у телефона?
— Жозеф Стейнер. Вы доктор Энгельгарт? По моим догадкам, Сюзанна Ломан у вас. Мне нужно с ней поговорить.
— Не буду вас обманывать. Не кладите трубку. Посмотрю, что можно сделать.