Зато сибиряк недалеко от Кабанска, хоть под Читой или за Читой к востоку и юго-востоку, да, наконец, и большая часть жителей области питается преимущественно кирпичным чаем. Есть ядрица и кирпичный — и слава Богу, крестьянин или казак сыт; мясо он ест редко, кислого, т. е. уксуса, почти и не нюхает, об овощах, конечно, часто и помину нет, вообще же овощи очень редки и возделываются мало. Кирпичный чай и какое-то варево, что-то вроде жидкой кашицы, вот все, чем он питается.
А потому надо видеть, как страшно развивается цынга в конце зимы. Особенно сильна она была в нынешнем году, после страшной прошлогодней засухи, простоявшей все лето и осень, и во время засухи нынешнего года, бывшей всю весну до половины июня. Овощей совсем не было, кислого тоже, свежее мясо ели редко (да еще посты подходили), масло и пр. страшно вздорожало, так как во многих местах (братская степь, Чита, дорога книзу по Ингоде и Шилке) травы не было до первых чисел, а местами до половины мая, и скот весь должен быть на подножном корму, а на сено цены баснословные.
Да, здесь рядом с довольствием крайняя бедность, и потому употребленное мною слово «сибиряк» давало ложное понятие о жизни крестьянина в Забайкалье.
Амур, ниже Благовещенска, 22 июля 1863 г.
Почти с самого выезда из Читы к востоку, вниз по долине р. Ингоды — просто «вниз», как здесь говорится, перемена, сравнительно с тем, что было по ту сторону Читы. Там братская степь, здесь горы, которые тянутся с обеих сторон реки и сперли быструю Ингоду; степная природа исчезает надолго. Самый характер растительности несколько изменяется, нет уже прежнего однообразия, свойственного «сопкам» около Читы. Не одной только елью да жиденькой березой заросли крутые горы; чаще и чаще попадается сосна, и береза является не жиденьким прутиком, а сформированным деревом. При этом правый берег постоянно роскошнее левого; там березняк зарастает даже небольшими рощицами. Горы по большей части подходят к берегу вплотную, только местами оставляя неширокую полосу — луг «падушку»; дорога все идет левым берегом, иногда отходит от реки на несколько верст и тогда тянется по хребтам с крутыми подъемами в несколько верст. Чтобы избежать их, остается одно средство — рвать береговые утесы и прокладывать дорожку в несколько сажень между ними и рекой; но фарватер от того засоряется, и камни приходится вытаскивать из воды. Так как утесы довольно крепки, то приходится рвать их порохом или разжигать (это делается обыкновенно зимой), раскладывая большой огонь; они трескаются, и тогда можно сворачивать большие камни. Конечно, дорога эта (как натуральная повинность) делается окрестными жителями.
Теперь недалеко от Читы обойдено таким образом несколько очень высоких хребтов; дорога проложена сперва в горах между утесами и болотами, где нужно было делать большую насыпь, привозя гальку, а потом самым берегом, около утеса, над рекой. Проезжая, я видел кучу шалашей, много бурят грязных, без рубашек, с голыми спинами, едва прикрытых внизу какими-то отрепьями, с повязками из тряпок на голове; они доканчивали дорогу, вероятно, проклиная русских, пригнавших их с кочевья из Агинской степи (верст за сто или больше) для того, чтобы прокладывать нисколько не нужную им дорогу.
Кстати выскажу здесь одно замечание: всегда при встрече с бурятами меня поражала удивительная тупость выражения лиц у молодых бурят и мальчишек; но в выражении лица стариков большею частию еще виден ум и много лисьей хитрости; в старике перед вами человек, живший близко с природой, много перетерпевший от нее, но все-таки боровшийся, а потому человек с определенною физиономией; в молодом поколении словно какая-то неоконченность, в выражении лица — отсутствие мышления и тупое удивление. Не знаю, было ли это замечено у других бродячих и кочевых народов, при встрече их с народом высшей цивилизации. Тогда этот факт был бы достоин внимания, он мог бы служить одним из признаков того, что народность, в которой он замечен, так же обречена на погибель, как индейцы Северной Америки.
С принятием Онона Ингода переходит в Шилку — немного менее быструю, но гораздо более широкую и обставленную еще более крутыми утесами. Дорога иногда более уходит внутрь страны и тогда дает полюбоваться богатейшими лугами с густой и сильно развитой растительностью; особенно роскошны цветы, преимущественно какие-то желтые лилии; хлеба тоже сильно пошли в рост. Это было около середины июня, а до того времени стояла везде страшная засуха. С июля прошлого года почти не выпадало дождей, снега были, но сошли незаметно, не дав даже прибыли воды в реках. Потом пошли маленькие дожди, но они не напитали высохшей земли и выгоревших «тундр», торфяных болот, наполненных золой почти на пол-аршина. Баржи с хлебом для Амура стояли в Чите, или, вернее, в 12 верстах от Читы, не имея никакой возможности тронуться. Но пошли сильные дожди и долго шли, напитали землю, и тогда вода хлынула разом: в день вода прибыла в Ингоде на аршин с лишком: разом сияла все баржи и в тот же вечер сбыла, как говорят, на 5 вершков. Точно так же прибыли и другие речки. Шилка поднялась почти до высшего уровня, все пароходы один за другим тронулись из Сретенска и стали приходить в Сретенск. Теперь сообщение вполне восстановилось, и некоторые пароходы успели сделать уже несколько рейсов.