— Нет таза.
— Да над чем же у вас умываются, если два дня ходят в море?
— У нас не умываются.
Резон. А тут еще под ухом дверь стучит; летят баррикады, которыми пассажиры вот уже третий год заменяют ручку у двери… Ну да всех мытарств не расскажешь, да и не стоит, теперь строится новый 120-сильный пароход, который, надеемся, будет получше старых.
Осмелимся только дать один совет — завести побольше лодок, хотя бы даже ныне употребляемых, остро-высоконосой конструкции, так как байкальские специалисты-мореходы говорят, что морские шлюпки обыкновенной конструкции здесь не годятся. Хотя, конечно, они удобнее, но, может быть, действительно при здешней толчее, при короткости и высоте волн высоконосые шлюпки безопаснее: так хоть бы таких лодок завели побольше, а то с одною лодкой на пароходе куда как неудобно. Мы слыхивали, что в других морях пароходы обязаны иметь лодок на полный комплект пассажиров, и здесь, на старых пароходах, не мешало бы принять это за правило.
Но, может быть, я увлекся воспоминаниями, пора и дальше. Итак, вы доезжаете до Лиственичной. Лед у западных берегов Байкала в конце апреля местами уже разошелся, зато дальше, к восточному берегу, он лежал еще очень плотною массою, по которой 24 апреля, правда с трудом и за большие деньги, но еще провозили проезжих; поэтому, лишенные возможности пробираться по льду, мы должны были отправиться до Кадильной верхом.
И вот, только что вы отъедете несколько верст от Лиственичной, только что заворотите в одну из падей, где никем не охраняемые пасутся лошади, отпущенные на все лето в тайгу для поправления здоровья, как начинается истинная глухая тайга с ее ненарушимою тишиной, с густым, преимущественно хвойным лесом, где вьется еле заметная тропка со снегами, лежащими до половины лета в распадках, и с прочими удовольствиями. Долго, долго взбираетесь вы по разным падям, все в гору, в гору, пока не вскарабкаетесь на самый гребень Байкальских гор. Тут вправо и влево открываются грандиозные ландшафты. Вправо виден кусок того полумесяца, которым тянется наше «море» — Байкал, влево долина Ангары, сама Ангара в виде ручья, вьющаяся в долине, наконец, Тальминская фабрика. Нужна вся привычка здешних коней, чтобы карабкаться на эти горы. Эти последние так круто падают, образуя узкие «пади», что пролагать менее крутую вьющуюся тропинку почти невозможно, иначе она шла бы по слишком крутому косогору, где один неосторожный шаг коня подвергал бы седока опасности сорваться в пропасть. И вот тропа круто ведет в гору из какой-нибудь пади, в которой летом, когда лес покроется зеленью, царит такая тьма, такая сырость, что и среди лета подчас не протает снег, а в пади такая грязь, что еле выберешься, — ну и назовут эту падь варначкою (варнак — ссыльнокаторжный), или каторжанкою, или черною. Когда подъем уж очень крут и конь делает непомерные усилия, чтобы взобраться, ямщик Посоветует вам покрепче держаться за гриву, чтобы седло (конечно, без нагрудника) не сползло и вы не очутились далеко позади коня. «Ну, впрочем, конь всегда, это, остановится, если седло сползет», — утешает ямщик, значит, такой случай будет не впервой, а все-таки нагрудника не сделали. Таким образом, вопреки всем правилам о перенесении центра тяжести на переднюю часть коня при подъеме в гору, вы после первых шагов сидите уже на крупе…
Но если трудны подъемы, то не менее трудны были и спуски, особенно в одном месте, где пришлось горами объезжать два мыса, выдавшихся в Байкал («Соболев» и «Чаячий»). Долго, долго наш проводник не решался на этот объезд, все пытался проехать низом. Но на обратном пути лед, пригнанный ветром, не пропустил нас, и волей-неволей пришлось забираться в горы. Долго лезли мы вышеописанным способом, пока не выехали, наконец, на узкий, аршина в два, гребень отрога гор. Вправо и влево идут крутые спуски в пади, поросшие непроходимым лиственным лесом, влево виден Байкал, вправо — нагроможденные высокие горы. Отрог так крут, площадка на гребне так узка, что кажется, будто вы едете по гребню исполинской крыши, падающей куда-то в бездну. Среди темноты, царящей в падях, глаз едва различает деревья на дне их. Сходство с крышей дополняется свалившимися в обе стороны деревьями. Когда-то пришел «пал» — лесной пожар, вероятно еще с ветром, и навалил деревьев, которые как жерди лежат в обе стороны. Проехали мы с версту, забрались еще повыше, оставалось только спуститься по плоскости, падающей под углом, который во всех топографиях принято, конечно, называть недоступным и для кавалерии и для пехоты, и, вдобавок, по плоскости, покрытой засохшею скользкой травой. Конь идет осторожно, но наконец доходит до такого места, что дальше идти не решается, а только храпит, стоя на месте. «Однако, слезать надо, — решает проводник, — а уж куда как не хочется». Надо слезть и тащить коня вниз, когда он упрется на месте, навострив уши. Тащишь его, тащишь, конечно, к сторонке от тропы, наконец, он решается двинуться и через секунду самих вас уже тащит за собой, еле удерживаясь на крутизне.