– О, – воскликнула она, – неужели я всегда буду вынуждена испытывать это жестокое разочарование! Я думаю, что обращаюсь к мужчинам, воинам, борцам, а оказывается, что это всего только женщины… презренные слабые женщины, которые живут только чувством! Почему я сама не родилась мужчиной?!
– Не презирайте человеческие чувства, сударыня. Они частенько помогают нам в жизни.
Фауста не обратила ни малейшего внимания на слова Тореро. Она продолжала:
– Этот Пардальян, с которым ты, несчастный безумец, хочешь уехать, знаешь ли ты, что с ним стало?
– Я не понимаю вас. Объяснитесь! – встревоженно попросил Тореро, не знавший, что шевалье схватила инквизиция.
– Он умер, – произнесла Фауста ледяным тоном. – Этот Пардальян, чье тлетворное влияние подстегнуло твое глупое сопротивление, умер. Он сошел с ума и умер! Да, да, да! А ты – такой же сумасшедший, как и он! И это я, я, принцесса Фауста, сначала лишила его рассудка, а потом погубила.
– Боже правый! Сударыня, если то, что вы говорите, правда, вы…
Фауста жестом остановила своего собеседника.
– Замолчи и выслушай меня до конца! – вскричала она. – И не забудь: стоит тебе пошевелиться, как ты упадешь бездыханным. У этих стен есть глаза и уши… и я позаботилась о своей охране, Сезар… ведь тебя зовут Сезар, не так ли?
Что же касается твоей возлюбленной… этой презренной цыганки, ради которой ты отказываешься от предложенного тебе трона, то знай, несчастный сумасшедший, что она умерла… умерла, понимаешь? Умерла обесчещенной, оскверненная поцелуями и грязными ласками Красной Бороды… Так храни же верность своему воспоминанию!.. Может быть, ты, как и твой бесценный Пардальян, решил всю свою жизнь оставаться верным мертвой?.. Любить опозоренную покойницу?
В этот миг Тореро стремительно бросился к Фаусте. Он схватил принцессу за руку и закричал ей прямо в лицо:
– Повторите… повторите эти гнусные слова… и, клянусь Богом, вам придет конец!.. Вы уже никогда не сможете хвастать своими злодеяниями.
Фауста и бровью не повела. Она даже не попыталась вырваться. Вместо этого свободной рукой принцесса вынула из-за корсажа маленький кинжал.
– Один укол вот этого клинка, – сказала она холодно, – и ты погибнешь. На кончике этого стилета – яд, от которого нет противоядия.
Тореро замер в нерешительности. Пользуясь его замешательством, Фауста резко высвободила руку и повторила:
– Пардальян сошел с ума и умер… Это сделала я. Твоя невеста умерла обесчещенной. Это тоже сделала я. А ты, ты умрешь в отчаянии… и это тоже сделаю я!
С этими словами она нажала на какую-то пружину, открыв тем самым потайную дверь. Не оборачиваясь, Фауста отступила назад, однако выйти ей не удалось: принцесса на кого-то наткнулась. Позади нее стоял какой-то человек, который явно не собирался уступать ей дорогу. Откуда он взялся? Ведь об этой двери знала только она одна! Наверное, этот человек все слышал! Кто он? Впрочем, это неважно. Он все равно исчезнет. Фауста занесла кинжал, но ударить не успела…
Ей показалось, что ее рука попала в тиски.
Смертельное оружие со звоном упало на пол, и Фаусту силой повлекли обратно в кабинет. Над самым ее ухом послышался лукавый голос, который принцесса не могла не узнать:
– Итак, здесь говорят о смерти, о яде, о безумии, о пытках, о чем-то еще в этом роде… Наверное, у госпожи Фаусты любовное свидание. Каждый раз, когда Фауста говорит о любви, она произносит слово «смерть».
Принцесса и Тореро воскликнули в один голос:
– Пардальян!..
– Собственной персоной, сударыня, – произнес шевалье, по-прежнему преграждая дорогу Фаусте.
Чем сильнее были чувства Пардальяна, тем спокойнее он себя вел. Вот и сейчас шевалье невозмутимо продолжил:
– Поздравляю вас с очередной неудачей, сударыня: те, кого вы убили, слава Богу, чувствуют себя вполне хорошо! Что же касается того, что я лишился рассудка… Может быть, я и правда сумасшедший, но с ума меня сводит одно-единственное желание – раздавить вас как ядовитую гадину… Хотя почему «как»? Провалиться мне на этом месте, если я смогу когда-нибудь оскорбить женщину, но вы, сударыня… Я напрасно старался заставить себя смотреть на вас как на женщину и соответственно с вами обращаться. Вы сами убедили меня, что вы – чудовище, исторгнутое преисподней.
– Пардальян!.. Живой! – повторила Фауста.
– Живой, черт подери! Еще какой живой, сударыня! Такой же живой, как и прелестная Жиральда, приговоренная вами к смерти. Красной Бороде не удалось ее обесчестить: я отправил его к праотцам, не дав тем самым осуществиться вашему гнусному замыслу… Это ведь ваш план, не правда ли?
– Жива!.. Жиральда жива?
У Тореро перехватило дыхание.
– Жива и невредима, мой принц! Успокойтесь же, с ней все в порядке.
– О! Пардальян! Пардальян! Как я могу…
– Оставьте… Теперь у меня другие заботы, – грубо перебил шевалье: так он поступал всегда, когда его начинали горячо благодарить.