«Торпеда — пли!» — отдал команду фон Ностиц. Мы нырнули и ожидали результата.
Проходили секунды, но ничего не случилось. Досадный промах. Наши торпеды слишком долго хранились в аппаратах. Мы вернулись на перископную глубину для производства следующего выстрела. А теперь, через две минуты после выпуска торпеды, раздался громыхающий звук. Ура, все-таки мы добились попадания! Затем раздался второй удар, сильнее первого. Прогремело еще два в быстрой последовательности один за другим, все ближе и ближе к нам.
«Глубинные бомбы!». Ропот пробежал по лодке. Наша торпеда промахнулась и была обнаружена, а нас атаковали глубинными бомбами.
«Ныряй, — загремел капитан, — ныряй!»
Действительно, на самой середине океана случилось что-то неожиданное. Этот пароход, видимо, обладал храброй командой. Для корабля, находившегося вдали от берега и без поддержки истребителей, увидеть торпеду и попытаться охотиться за выпустившей ее подводной лодкой являлось действительно мужественным поступком. Пароход бросился по направлению к нам и теперь сбрасывал на «U-151» свой запас глубинных бомб.
Мы в подводной лодке имели только одну мысль — вниз и вниз. Вода была принята во все цистерны. Машины работали полным ходом, уводя нас на глубину. Бомбы взрывались непрерывно, некоторые вдали от нас, а некоторые довольно близко. Лодка дрожала от детонации. Вся команда, не занятая исполнением обязанностей по подводному ходу, столпилась у дверей в центральный пост, вслушиваясь в команды. Люди были бледны. Мы быстро тонули. Звуки взрывов становились слабее.
Вдруг грянул оглушительный взрыв. Лодка сильно затряслась. Мы были уверены, что в нас попали, но мы видели еще друг друга. Свет все еще горел. Первое, что случается, когда подводная лодка поражена — это тухнет электрический свет. Теперь все разбежались по лодке, тщательно осматриваясь в отсеках.
В отсеки не поступало воды. Швы были прочны, и заклепки не ослабли. Лодка не была повреждена.
С каким облегчением мы вздохнули! Затем я взглянул на глубомер. Шестьдесят два метра. Наша лодка была испытана только на пятьдесят. В своем стремлении уйти на глубину мы продолжали уходить все глубже и глубже и ушли слишком глубоко. Даже теперь я не могу понять, как наша лодка могла выдержать столь огромное давление, но я знаю, что она могла быть раздавлена в любой момент.
«Всплыть!» — завопил шкипер. Система сжатого воздуха начала действовать, но вместо того, чтобы зарегистрировать снижение давления, глубомер показывал, что мы продолжаем тонуть. Мы находились на шестидесяти пяти метрах, семидесяти, семидесяти двух, семидесяти пяти. Давление воды над нами было столь велико, что сжатый воздух не мог выдавить водяного балласта из нашего корпуса.
«Бесполезно», — раздался голос квартирмейстера.
«Помпы, — закричал тогда капитан, — и воздушное давление в цистерны номер 3 и 4!»
Помпы начали работать, и новая струя сжатого воздуха громко засвистела и зашипела. Но все это оказалось недостаточным. Восемьдесят два метра глубины.
«Продуть все цистерны!» Я видел полное отчаяние на лице фон Ностица. Если даже теперь воздух и выдавит воду из цистерн и мы вырвемся на поверхность, то останемся без всякого резерва сжатого воздуха. При отсутствии же его лодка не сможет больше погружаться. А что нас ждет на поверхности? Правда, разрывы глубинных бомб прекратились, но наш противник мог еще оставаться на том же месте и обстрелять нас артиллерийским огнем. Тем не менее, если мы могли, то должны были всплыть. Лучше выйти наверх и драться даже с риском быть утопленным, чем быть раздавленным на глубине.
Последний запас сжатого воздуха входил в цистерны, но мы продолжали тонуть. Восемьдесят три метра. Казалось невозможным, что лодка уцелеет. Затем падение остановилось. Когда я наблюдал за глубомером, то мое сердце колотилось, как молоток. Не были ли мы осуждены остаться навсегда на этой глубине? Ужасная мысль! Наконец, мы начали медленно всплывать. Скорость нашего подъема постепенно увеличивалась. Теперь мы находились уже на пятидесяти метрах. Если бы мы только могли здесь на некоторое время задержаться, но задержать всплытие было уже невозможно.
«U-151» вырвалась на поверхность. Когда мы вышли на палубу, то на наших лицах заиграл дневной свет. Парохода не было видно. Каждый из нас свалился на ближайшую опору, и некоторое время все мы лежали в изнеможении.
Спасательные шлюпки потопленного нами английского транспорта все еще виднелись на горизонте. Мы направились к ним.
«Разве пароход не видел вас?»