– Я призналась во всем полицейским, но они же не отпустят мне грехи, не простят меня…
– Но подписать признание и исповедаться – не одно и то же. Ты же умная девочка и понимаешь это, правда? В полицейском участке ты просто подписала бумагу, в которой говорится, что ты убила свою хозяйку. Но ты же не описывала там своих мотивов и всего, что было у тебя на сердце в тот момент?
Она упрямо мотнула головой. Типичный детский жест.
– И когда мы говорили с тобой в прошлый раз, ты сказала, что это было не первое твое убийство. Что были еще, непреднамеренные. Это правда? Или ты придумала это?
Рут молчала. Она просто держала в одной руке закрытую Библию, а пальцами другой барабанила по ней. Подушечки ее пальцев были черными и мозолистыми. И что они только натворили, эти пальцы?!
– Ты можешь не таясь рассказать мне обо всем, – сказала я, но голос предательски дрожал и звучал как-то неестественно. – В прошлый раз ты начала рассказывать о своей жизни дома. Расскажи дальше, доверься мне! Вот увидишь, тебе станет легче!
– А, так вам просто поговорить не о чем? Будете потом сплетничать… Тогда все понятно.
– Вовсе я не сплетница! – выпалила я гневно и, видимо, слишком громко. В следующий же миг я услышала торопливые шаги надзирательницы, приближавшиеся к камере Рут.
Девочка закрыла глаза.
– Вам просто нужна пикантная история, над которой вы будете хохотать с подружками за чашечкой чая. Нет уж, обо мне и так много сплетничали за моей спиной. – Рут поджала губы.
– Ну, люди все равно будут судачить о тебе. Будут писать в газетах. Может, даже стихи сочинят. Но ведь истину поведать можешь только ты!
Она улыбнулась, хотя улыбка эта не была добродушной. Но, как ни странно, это успокоило меня.
– Может, я и расскажу вам, мисс. Только не надо притворяться, что вы помогаете мне облегчить душу. Это нужно прежде всего вам.
Не успела я открыть рот, чтобы что-то ответить, как в дверях показалась надзирательница. Ее ключи позвякивали, и этот звук был похож на стук дождевых капель по крыше.
– Все в порядке, мисс Трулав?
Поднявшись, я почувствовала, что отсидела ногу, которая предательски задрожала. Мне не хотелось, чтобы надзирательница заметила хоть тень страха в моем поведении.
– Да, спасибо, все в порядке. Я хотела бы еще заглянуть к Дженни Хилл.
Я посмотрела на Рут. Обычно при прощании я протягиваю собеседнице руку, чтобы та пожала ее. Но при одной мысли, что пальцы Рут прикоснутся к моим перчаткам, мне стало нехорошо. Я решила просто кивнуть ей в знак прощания.
– Я заеду к тебе на следующей неделе, и мы еще поговорим.
– Вам это не понравится, мисс.
Боюсь, она права.
6. Рут
Я раскраивала отрез ситца. В ткань были вколоты иголки и булавки, а я стояла на коленях, пытаясь провести мелом четкую ровную линию.
– Начинай ближе к краю, девочка моя, – услышала я голос мамы, сидевшей у окна, – а то будет слишком много отходов.
Я кивнула ей в ответ, но не послушалась.
– Что-то мы стали расходовать больше материала в последнее время…
– Ой, извини, мама. Я еще не очень хорошо научилась кроить.
Мама потерла переносицу и вернулась к штопке чулок.
– Понимаю, милая. Я бы сама раскроила, если бы могла согнуться.
– Да, мама, конечно понимаю, ребенок уже слишком большой.
Вечно этот ребенок! Но на сей раз мне это на руку.
Наверное, намеренно раскраивать так, чтобы было больше отходов, – довольно глупая затея. Но коль клиенты миссис Метьярд одеваются в основном в шелка и батист, думаю, с нее не убудет, если я украду немного ситцевых обрезков. Из них получится прекрасная подкладка.
Я закончила размечать ситец мелом и отряхнула руки.
– Ну, вот.
– Отлично! Можешь теперь вырезать по меткам?
Я потянулась за ножницами – но нащупала что-то очень мягкое. Обернувшись, я увидела остаток отреза сатина нежно-персикового цвета. Ножницы так соблазнительно лежали у самого его края, что у меня даже руки задрожали.
Такой женственный и приятный цвет… Теплый, как дуновение весеннего ветерка. Цвет только что распустившегося бутона розы с капельками утренней росы. Мне захотелось потрогать эту ткань и стать, наконец, этой розой. Я осторожно подняла ножницы и начала тянуть на себя сатин, прикрывая его краем своего передника.
– Что-то сегодня совсем пасмурно и темно, – вздохнула мама. – Твоему отцу наверняка в его мастерской тоже не хватает света. А ведь ему так важно правильно передать на картине тени!
Медленно и очень осторожно я все тянула сатин на себя, собирая его в передник. Я улыбалась и чувствовала себя намного красивее просто от того, что трогаю эту прекрасную ткань.