– Тебе достаточно света, чтобы раскроить?
Чик-чик-чик! – ответили за меня ножницы.
– Только режь чуть дальше от линий – надо оставить материал и на швы!
Да к черту эти швы! У меня сейчас есть дела поважнее!
Кроить при таком тусклом свете – то еще занятие! Долгая и нудная работа. Ножницы кажутся свинцовыми и больно впиваются в пальцы. Глаза болят от напряжения так, словно их натерли наждаком. Я почти не вижу прочерченных мелом линий.
– Мне казалось, что у нас тут внизу еще есть свечи. Но коробка уже пуста, – сказала мама, со вздохом взглянув на меня. – А куда делись спички, ты не видела? Я обыскала всю кухню, но так и не нашла…
– Нет, я их не видела. Сходить за ними в лавку?
– Наверное, надо. Как ты будешь кроить в такой темноте?
Мама отложила шитье и стала искать мелочь. Она осматривала один карман за другим, но все они были пусты. Внезапно она резко остановилась и схватилась за живот.
– Мама? Что случилось?
Она не ответила, просто стояла с закрытыми глазами, прислушиваясь к чему-то, что происходило внутри нее.
– Мама?
Она вздрогнула:
– Все в порядке, Рут. Ребенок шевелится. Поднимись и надень капор, дорогая. А я пока найду мелочь на спички.
Прекрасно! Очень кстати!
Папа был в своей студии. Мимо его мастерской я шла осторожно, на носочках, и почти не дышала, все прислушивалась, не идет ли он к двери. Из студии донеслось что-то похожее на звон стекла. Потом я различила едва слышный вздох. И снова наступила тишина. Я прокралась в свою комнату и плотно закрыла дверь.
Старая рассохшаяся половица находилась как раз под моей кроватью. Обычно я ставила на нее ночную вазу. Я невольно чихнула, забравшись под кровать и далеко не сразу попав в щель ногтем. Там, под этой половицей, хранился мой клад: коробка спичек и несколько свечей, заботливо упрятанных под украденными кусочками ткани. Они были очень разные: мягкие и жесткие, темные и светлые, словно приготовленные для костюма арлекина. Я с нежностью перебирала их в тысячный раз. Такие непохожие друг на друга, разноцветные. Смешной и нелепый клад, но мой.
Но цель у меня была совсем другая: самой восстановить корсет.
Каждую ночь я втайне от всех работала над ним. И с каждым разом он все больше становился похожим на изящный дамский корсет. Правда, по форме он сильно отличался от того, что сломала на мне Розалинда Ордакл. Вставок было меньше, да и полоски для них были короче. Корсет этот змейкой обвивал мою грудь. Очень плотно.
Как ни старалась, я не смогла найти ничего, что могло бы послужить косточками для него. Но я придумала, как обойтись без жесткого каркаса! Вместо него будет шнуровка! Из мешковины, шелковых лент или просто клеенки. Вот она-то и добавит моей осанке благородства. И я сделаю ее своими руками: это будет мой труд, моя кровь, мое творчество!
Я добавила кусочек сатина к моим драгоценностям и уложила половицу на место. Выползая из-под кровати, я вспомнила лицо Розалинды Ордакл, державшей меня за корсет.
И снова услышала отвратительный треск ломающегося тростника. Меня обожгло чувство жгучего стыда…
Как ты думаешь, они теперь легко сломаются?
Нет, дорогуша, этот корсет ты уже не сможешь испортить.
Я поклялась себе тогда, что создам что-то, что будет таким же сильным и прочным, как моя ярость. Это будет не просто корсет. Не просто одежда, а нечто, что не сможет разрушить никто и ничто.
7. Доротея
По случаю моего двадцатипятилетия был устроен прием. Наверное, я должна быть благодарна отцу за то, что он решил потратить на это кругленькую сумму. Он даже нанял музыкантов! Но если быть честной, я уже, наверное, вступила в тот возраст, который леди предпочла бы не афишировать… Мне были противны физиономии больше чем половины тех «уважаемых» людей, которых отец считал необходимым пригласить. И уверена, что они, в свою очередь, и не посмотрели бы в мою сторону, если бы не то обстоятельство, что отец оформил на меня в завещании целое состояние. Как бы то ни было, я должна была писать эти тупые приглашения, обдумывать меню и составлять список необходимых продуктов и крепких напитков. Так что, если подумать, хлопотное это дело – организовывать прием.
В то утро я сидела за своим столиком из вишневого дерева и заканчивала писать записку, которую должна была отнести кондитеру Тильда. Наш повар, конечно, мастер своего дела, но ему не под силу приготовить изысканные меренги и пирамиды из разноцветного желе…
Вдруг раздался стук в дверь.
Уилки громко чирикнул.
– Войдите!
В мою комнату зашел папа, одетый в домашнюю куртку.
– Прости, что отвлекаю тебя, дорогая!