Влившись в ряды российского пролетариата в годы нового рабочего подъема накануне первой мировой войны, он сразу стал участником стачек, которые на московских предприятиях следовали одна за другой. Среди рабочих все чаще и чаще можно было услышать о пролетарской солидарности.
Ранней весной четырнадцатого года, в день получки, Саша сказал матери:
— Мам, возьми деньги, а пятак я на газету отдал.
— На какую еще газету?
— На «Правду», нашу рабочую газету…
Начиналось все так. Смышленый и юркий, Саша застал однажды слесарей склонившимися украдкой над газетой. Слова, что произносились тогда, были Косареву уже знакомыми: о политических первомайских забастовках, о притеснениях московских рабочих. Увидев притаившегося подростка, рабочие затихли. Слесарь Матвеев — огромный, кулаки с пудовую гирю каждый — стал нехотя, но торопливо засовывать газету за пазуху. Но Антипыч остановил его:
— Погоди, Семен, не прячь. Этого мальца я знаю: ученик он мой — сын Василия и Александры Косаревых. Сашка! Молчок, что видел и слышал… Понятно? Не понял— так уши надеру… А ты, Семен, читать-то читал, да не уразумел, видно, важного.
Антипыч вынул из-за пазухи Семена газету, расправил аккуратно и, отыскав в ней нужное место, спросил Косарева:
— Читать-то можешь?
— Могу, грамотный я. В церковноприходской школе учился…
— Читай, Сашка, а ты, Семен, послушай.
Саша взял в руки газету, прочитал:
— «Правда».
— Здесь вот… — Антипыч корявым пальцем указал на статью, набранную буковками маленькими, но вроде почернее остальных. — Вот эту: «Пусть будет стыдно тем рабочим, которые небрежно и грубо относятся к юным пролетарским силам. Молодежь должна войти в наши ряды и повести наше дело во сто крат лучше, чем мы».
— Антипыч, а какое оно, «наше дело-то»?
— Ты сейчас помалкивай. Опосля и до этого дойдешь. Наше дело — пролетарское. А газета эта — рабочая, на трудовые гроши и для нас ее большевики выпускают.
В другой раз Антипыч сам подозвал Косарева:
— На-ко… — И протянул ему газету.
«Какой истиной звучит твое название «Правда»! — читал Саша. — Да ты и есть истинная народная правда. И я, как подросток, смотрю на тебя как на свою воспитательницу, учащую нас, как пройти по тернистой дорожке жизненного пути на ясную поляну».
— На ясную поляну, — повторил Саша вслух.
В этот день Антипыч рассказал пареньку о большевиках, о том, как рабочим бороться за лучшую долю. Узнал от него Саша и о готовящейся на «Рихард-Симоне» забастовке солидарности с борьбой рабочих против хозяев московских фабрик, уволивших 50 тысяч текстильщиков.
Потом, размышляя над услышанным, мальчишка решил для себя твердо: «Я тоже буду бастовать!»
Но 13 июля (1 августа) началась империалистическая война. Воюющие страны поставили под ружье свыше 70 миллионов мужчин, оторвав их от земли, станков и семьи — в России 47 процентов взрослого мужского населения.
С группой фабричных большевиков отправили на фронт и Антипыча. Без него Саша как-то сразу оказался не у настоящих дел — таскал металлические заготовки, убирал стружку. На производство пришли новые отряды пролетарского пополнения — женщины, подростки и дети. Саша Косарев — рабочий, с каким-никаким, а уже со стажем, сразу же оказался в кругу заводил благушенских ребят.
Теперь Косарева определили учеником электромонтера. Саша радовался: это уже была дорога к современной рабочей квалификации!
Вскоре радость сменили огорчения. Среди монтеров процветал худший вид мастеровщины.
— Сашка, крой за политурой! Сашка, взболтай поли-ТУРУ — выпить хочется! — орали мастера. В минуты пьяного разгула собравшиеся к монтерам кулацкие сынки (их много тогда скрывалось на заводах, спасаясь от мобилизации в армию) подначивали:
— Новичков «крестить» пора! Крестить…
«Монтеры и механики, — вспоминал Саша, — в жестяной ковш наливали воды, под ковш пускали конец провода под током. В воду бросали пятачок и говорили: «Доставай!» Вы когда-нибудь испытывали эту боль? Нет?! Поверьте на слово, она ужасна».
Война намного ухудшила и без того бедственное положение трудящихся, особенно молодежи.