Ответ, кажется, состоял в другом. Кто мог собрать и организовать целую армию местных добровольцев и заставить их надписывать «Правительственные конверты»? У кого имелся доступ к такому количеству натурального или искусственного бензина для тысяч грузовиков?
И тут он живо вспомнил, как сэр Генри Балл охарактеризовал Ли Обри. «Это занятнейшая личность, отчасти гений, отчасти чудак-авантюрист. Он то оказывает вам неоценимые услуги, то пытается навязать безумную схему управления страной».
21
Кэмпион стоял, прислонившись к стене, в элегантном, уютном кабинете Ли Обри и наблюдал. В разгар кризиса порой бывают такие ясные, чуть ли не созерцательные моменты. На мгновение он увидел историю этого плана и его крах как спектакль и понял, что смотрит его последнее действие.
И верно, все вполне могло происходить на сцене. Замечательно освещенная комната, напряженная атмосфера, откровенный драматизм событий. В комнате было очень тихо. У двери неподвижно застыли два констебля. Избранное общество, в центре Оутс, еле живой и серый от слабости, а вокруг — тревога и подавленность. Сэр Генри Балл, только что прибывший из Лондона и окруженный Мастерами, просматривал документы. Руководили всем начальник Хатча — Главный Инспектор и офицер из военной разведки.
Секретер под высоким книжным шкафом был открыт, ящики выдвинуты. Отряд хорошо обученных полицейских в штатском методично упаковывал их содержимое, делая пометки на каждой извлеченной оттуда бумаге.
Сам Ли Обри стоял на ковре перед камином, а по обе стороны от него полицейские. Он казался удивленным и несколько раздосадованным, но на его широкоскулом лице не улавливалось никакого потрясения, и держался он менее неуклюже, чем обычно.
Для Кэмпиона эта сцена стала едва ли не самой важной благодаря значительности собравшихся. Тут звучали ноты семейной трагедии. Ситуация чем-то напоминала отречение от старшего сына, позорное изгнание из полка, исключение из школы.
Мастера Бридж были разгневаны и испуганы, но еще сильнее задеты и оскорблены. Даже полиция не чувствовала себя победительницей.
— Конечно, свидетельства против этого погибшего, Пайна, достаточно убедительны, — сказал Оутс сэру Генри. Он говорил мягко, спокойно, но все время приглядывался к худому, смущенному человеку, недавно приехавшему адвокату Обри.
Сэр Генри мрачно кивнул головой и ничего не ответил.
— Я полагаю, он был движущей силой во всем этом деле, — неуверенно начал адвокат, все-таки решивший рискнуть, но в разговор неожиданно вмешался Обри.
— Мой дорогой, не будьте таким ослом, — перебил он своего защитника, — я нанял Пайна не только потому, что он идеально подходил для этой работы, но прежде всего потому, что у него настоящий организационный талант. Он отлично со всем справлялся, пока его не остановили.
— Осторожнее, — Оутс резко повернулся к нему, его изможденное лицо сразу же помрачнело. Стоявший сзади сержант полиции записал что-то в своем блокноте.
Обри на шаг отступил в тень и неловко развел длинными руками.
— Милые мои, это чистый абсурд, — произнес он своим низким, приятным голосом, как всегда гибким и убеждающим, — я искренне желал бы не вступать с вами в бой, а вы меня к этому явно подстрекаете, но бессмысленно делать тайну из того, чего нет в природе. Совершенно ясно, чем я занимаюсь. Ради всего святого, посмотрите на этих ребят за моим столом, как они аккуратно обращаются с зелеными папками, ведь в них — жизненно важный план управления нашей благословенной страной на сегодняшний день. Я прибег к нетрадиционным методам, чтобы заставить правительство спасти всех нас. Я это допускаю, но теперь подобные методы необходимы.
— Боже мой, Обри, вы понимаете, что говорите, — лицо сэра Генри побелело под цвет его волос.
— Да, Балл, разумеется, понимаю, — в тоне главы Института Бридж ощущалось подчеркнуто вежливое превосходство. — Большая часть вины лежит именно на вас. Вы совершили опаснейшую ошибку в прошлом году, когда не поняли значение моего финансового плана. У всех этих деятелей из Социального Кредита, а также у Кейнса и прочих имелись кое-какие идеи, или, вернее, их проблески, но никто из них не смог решиться и заглянуть вперед. Моя программа должна была радикально переориентировать экономическую жизнь страны. Мне не удалось убедить правительство, и оно не увидело смысла в этом плане. Я понял, что должен поставить его в такое положение, когда ему придется меня выслушать, и они окажутся этому только рады. Мне нужно было разрушить все основы современной экономики, создать хаос, и тогда они волей-неволей обратятся к единственному человеку, способному их спасти. Это совершенно ясно. Понять это не составляет никакого труда.
Он прижался к камину и говорил так, словно читал лекцию. Он чувствовал, что подействовать на собравшихся может лишь его интеллект, с высоты которого он и вещал.
— Бедняга Кэмпион, очевидно, полагает, что исполнил свой долг, — продолжал он, — а на самом деле он своим вмешательством предал страну, а быть может, и цивилизацию. Я держал в руках весь план, все его хитроумные ходы. Ничто не выходило из-под контроля. Я был хорошо знаком с Файбергом. Мы впервые встретились во Франкфурте много лет назад. Он любопытно мыслил. И был поразительно точен в деталях. Когда он снова приехал сюда, я знал, что он нацистский агент и, скажу честно, это я надоумил его использовать кладовые Мастеров как отличное хранилище для фальшивых банкнот. Я также упомянул, что Мастерам было бы лучше получать свои доходы от рейнских виноградников не деньгами, а вином, и заметил, что такой груз даст ему прекрасную возможность без каких-либо осложнений ввезти в страну эти банкноты. Верно и то, что я свел его с Энскомбом. Я знал, что, если подойти к этому человеку должным образом, он сохранит благоразумие. Не стоит сейчас волноваться. Я допустил это, уверенный, что все пройдет спокойно. В прошлом августе я понял, что нам нечего бояться, и никакая иностранная сила не сможет завладеть нашим планом, если мы уже вступили в войну. Я знал, что война начнется, а Файберг — нет. Он не верил, что мы так скоро станем противниками. Я видел, что деньги к нам поступали, и, когда началась война, добился, чтобы Файберга интернировали. Оружие оставалось в моих руках, и я мог пустить его в ход, когда понадобится. Я не прибегал к нему, пока действительно не убедился, что иного пути у нас нет. Тогда я осознал — надо что-то делать и без промедления. Мой план был единственным спасением. Я нашел Пайна, а он подобрал себе помощников, и благодаря ему я разработал этот грандиознейший крах, чтобы после из обломков воссоздать наконец надлежащий порядок. Вы, конечно, следите за ходом моих рассуждений?
Они следили. Все в комнате, будто околдованные, замерли от его слов. Старый адвокат плакал. Он был порядочным человеком и пользовался широкой известностью. Он отодвинулся и пересел в угол, то и дело вытирая лицо платком.
— Боже, спаси мою душу, — монотонно приговаривал он сквозь слезы. — Боже, спаси мою душу. Боже мой, Боже, спаси мою душу.
Оутс, сидя в кресле, наклонился вперед. Вид у него был совсем больной, и он, несомненно, действовал вопреки советам врачей.
— Скажите, конверты в Институте надписывали добровольцы? — спросил он. — Эту огромную работу организовала какая-то женщина, не так ли?
— Вы имеете в виду мисс Эриксон? — В лице Обри проступило сожаление. — Да, она делала это для меня, и у нее все очень хорошо получалось. Она, конечно, не имела ни малейшего представления, зачем мне это понадобилось. Она из тех добросовестных людей которые благодарны, когда им просто дают работу. Насколько мне известно, она на редкость сдержанна молчание для нее что-то вроде религии. С другой стороны, Пайн и его ребята создали частный фонд чтобы прибрать к рукам денежки, пока весь рынок не полетит вверх тормашками. У них другой темперамент. Они думали, будто я не в курсе дела, и вообразили, что тем самым обманывают меня, а, значит, я верно угадал в них преступную жилку и сумел воспользоваться ей в собственных интересах. Вот это я и называю точным подбором людей для той или иной работы. Тут нужны талант и искусство. Иными словами, мой план управления страной основывался именно на подобном подходе.