— Ну спроси, что тебе — жалко?
— Ладно, спрашиваю: «Зачем?»
— Отвечаю: «Понятия не имею», — сказал Леший и вышел из избушки, прихватив с гвоздя вышитое полотенце, чтобы сподручно было ворон гонять.
Оставшиеся гости поговорили было о воронах, потом покричали Барабашке в трубу, чтоб не чувствовал себя одиноким (хотя он по-прежнему не отзывался). Потом от скуки съели ещё по пирожку, хотя экономили место для горячего. Баба Яга наконец-то притащила скороварку и задумалась. За время хранения скороварку заплели паутиной несколько пауков, а Баба Яга этих зверюшек любила и выгонять ей их было жалко. Опять же гостей голодными оставлять было неприлично. Баба Яга была вся поглощена своей проблемой, когда распахнулась дверь и на пороге возник Леший.
— Милый, что же ты так долго, я без тебя… — игриво начала Кикимора, но осеклась. Леший был бледен, хвоя на нём пожелтела и даже слегка осыпалась, а листья завяли.
— Там… — бормотал он. — Там… лежит…
— Что лежит? — спросила Баба Яга.
— Он лежит… мёртвый.
— Барабашка?! — взвизгнула Кикимора. — В трубе задохся или с крыши свалился и шею сломал?
— Да не Барабашка! Водяной!
— Что?
— С кинжалом!
— Где?!
— В спине! Или в груди! Я толком не разобрал. Ранен навылет неопознанным холодным оружием. Уф!
И Леший от переживаний съел ещё один пирог.
— Вот видишь, что бывает, когда объешься, — назидательно сказала третья голова второй, а вторая возразила:
— А может, он это наоборот, с голодухи? Недоел…
Третья голова призадумалась и ничего не ответила.
Привидение трепетало, как пламя свечи. Кощей и Баба Яга переглянулись. Кикимора наконец-то с наслаждением упала в обморок.
Глава третья
«Вдруг охотник выбегает…»
Но охотник не выбежал, а выбежал Лёшка. Нервы у гостей и хозяйки были так напряжены, что все вздрогнули, когда бочка с глухим стуком свалилась на бок и из неё на четвереньках в облаке муки выбралось белое чудо-юдо. Чудо-юдо встряхнулось, как пёс после купания, и оказалось мальчиком без особых примет.
— Ага! — сказал он. — Меня съесть хотели! А сами тут уже до убийства докатились! Теперь меня жарить нельзя.
— Это ещё почему? — спросила Баба Яга и встряхнула скороваркой. — И как это ты, мил друг, верёвки развязал?
— Потому что я должен расследовать преступление, — важно сказал мальчик, проигнорировав вопрос о верёвках. — Вы-то, поди, и не сумеете?
— Да, пожалуй, — почесал в затылке Леший.
— Как-то не доводилось, — подтвердил Кощей. — Вот если бы кражу драгоценностей, тут я эксперт. А убийство…
— А может, это не убийство? — заметила Баба Яга, с сожалением задвигая скороварку в угол — не скоро, милая, понадобишься. — Может, он сам, сердешный, того… А?
— Ага, и в спину — кинжалом, — саркастически заметил Лёшка. — Куда как удобно.
— Ну, тут ты не прав, мы всё-таки нечистая сила, у нас всё не как у людей. Можем и в спину.
И Кощей изогнул свою многосуставчатую руку и показал, как именно он может сам себя проткнуть.
— Но вообще-то у Водяного ручки коротенькие… были.
Кикимора забыла, что она в обмороке, и встряла в разговор:
— Это непременно Барабашка! Видите, он не возвращается. Убил и сбежал!
— Да никуда он не сбежал, — возразил Леший. — В бочке сидит, отмывается от сажи. Ждал-ждал от нас помощи, не дождался, да сам и выбрался.
— В какой бочке?
— Да в той, в которой Водяной всегда отмокал. И как он его не заметил — ума не приложу. Совсем недалеко тот лежит.
— Ага! Это он! Это он! — заверещала Кикимора. — Смывает следы крови невинной! Хватайте его, а то сбежит!
— Да не сбежит, — опять возразил Леший. — Он говорит, что чумазому являться к дамам неприлично, но к горячему он будет уже в форме.
— Он-то в форме, да горячее не в форме, — заметила Баба Яга. — Горячее наше сыщиком заделалось, убийство расследует.
— Я всегда говорил: дичь надо свежей есть, — сказал Леший. — Вот подстрелил я однажды в Бенгальском бору тигра…
— Тогда неси сладкое, хозяйка, — подытожила неисправимая вторая голова.
Баба Яга с помощью Кикиморы и Привидения убрала со стола и поставила на него сладкие пироги, орехи и ягоды, потом принесла из сеней ещё стул:
— Садись, сыщик, поешь, прежде чем расследовать.
Лёшка с удовольствием принялся за пироги, обнаружив в себе завидного конкурента второй голове. Свежевымытый Барабашка последовал его примеру, хотя Кикимора порядком портила ему аппетит, без конца восклицая: «Убийца! Убийца!» — и тыкая в него пальцем. Барабашка вяло отнекивался, но видно было, что настроение у него после убийства упало.