Давеча в магазине я отхватила такого леща, что еле на ногах устояла. Разворачиваюсь, гляжу – дед замшелый с озорной рожей, при костюме, в ботинках, пиджак из-под куртки торчит, чин чинарем. Говорю ему:
– Деда, клещи у тебя от дел-то таких скоро отсохнут, дак ведра с колонки на хере таскать придется!
Дедок оживился:
– Ух ты, деревенская? А будто дама…
– А сам-то ты, гляжу, и смокинг вон напялил, и штиблеты. Свататься едешь?
Дед расцвел:
– К детям. Митрич я.
– Мария.
Потолковали за поросей, потом за девок, сошлись на том, что не те нынче стали что девки, что порося, обсудили метод Миттлайдера и способы растаскивания говна по полю. Береги себя, Митрич, девки уж не те стали, захлестнут – отчалишь раньше срока.
Право на ошибку
Друг Виталик говорит:
– Я принял трудное решение. Не пить. Ну, или хотя бы не смешивать. Ну, или хотя бы не на ночь. А то сегодня не знал, какой стороной к унитазу повернуться. И лампочка в туалете перегорела. Как сапер, ну. Кстати, если продолжить саперскую тему, считай, меня уже нет. Приходи на похороны.
Я говорю:
– Виталик, к чему этот пафос? Что за перформансы? Если оплошал, вкрути лампочку и просто убери за собой этот свой… дискурс. Или что ты там собрался хоронить.
Он говорит:
– Вот тут ты ошиблась со мной. Просчиталась ты, Маша. Я очень нежный. Я гений. А ты! Ты грубая и нечуткая. Иными словами – баба. Что ж, я не хотел, но ты меня доконала. Буду пить с утра, слышишь?!
Кошка Фрося тоже часто ошибается. А все потому, что неправильно выбрала вид спорта – прыжки на стол. Ну, это примерно то же самое, как если бы борец сумо занялся прыжками в высоту. И вот сидит Фрося-бубка-сан, по полчаса целится. И все попытки неудачные, но Фрося из спорта ни ногой – питание хорошее, тренер ласковый.
Смешно ошибаются мужчины в метро. Бегут за какой-нибудь попкой или ножками, и видно, как их подмывает посмотреть, как там все с фронта. И они в какой-то момент делают умопомрачительный рывок вперед. И по ним сразу понятно, что там впереди. Если мужчина резко замедляется, а то и идет в другую сторону, то впереди печаль. А если забежал вперед, оглядываясь и отчаянно вращая глазами, то можно и другим попытаться.
А говорила, что любишь
Мне часто говорят:
– Маша, у тебя глаза такие, ну такие… Знаешь, так смотришь странно, загадочно. И кажется, что я падаю в бездну и хочу там оставаться до конца своих дней.
Ну поскольку я к своей внешности привыкла, человек, так сказать, подготовленный, то знаю, в чем дело и что отвечать.
– Да, – говорю, – знаю. И даже могу назвать тебе причину.
Человек замирает, предвкушая признание.
– Всё потому, – говорю, – что я как бы капельку косая. Один глаз у меня смотрит прямо, а другой чуть ниже, и может сложиться полное впечатление, будто я собираюсь на тебе жениться прямо здесь.
Бабулечка у меня – женщина шикарная. Всю жизнь она проходила на каблуках, даже в бане и по грибы не снимала. Прическа у нее всегда зецементирована лаком «Прелесть», а все остальное увешано драгоценностями, как елочными игрушками. С ней невозможно было ходить по городу, она все время со всеми останавливалась поговорить. И все ей говорили:
– Ах, Анна Васильевна! Какая женщина,! Ах, ах… Какое платье! Новое?
А она им отвечала, предварительно залившись богатым смехом:
– Ну что вы, это старое. Вот, иду в исполком, надо выглядеть скромно.
Вообще, бабулечка – альфа-самка. К примеру, она долго пыталась одевать меня по своим шикарным понятиям, и поэтому я все детство выглядела как пожарная машина. А еще у бабулечки, по ее словам, ВСЕГДА был шикарный бюст, а вот у меня в юности как-то с этим долго не задавалось. Как все шибко грамотные дети, зреть я начала поздно. И она мне внушала:
– Марея, да что же это, вот у меня сиськи хорошие – третий размер, в маму.
А я смеялась и говорила, что у меня сиськи в папу – минус первый! Это ее нисколько не смущало, и она мне парировала с сочувствием:
– Марея, ну ты бы хоть подкрашивалась, что ли…
Я говорю:
– Бабулечка, дак я подкрашиваюсь!
А она мне:
– Дак чо-то не помогает!
И бабулечка долгие годы ждала, ждала, когда выстрелит ее ген шикарной женщины. И уже было бросила ждать. Но как-то, купив себе на лето босоножки, инкрустированные камнями, она, совсем без надежды, показала их своей правнучке Софье, которая, бросив небрежно-завистливый взгляд, процедила: