Одзима Кентаро, мужчина 46 лет (см. фото), вчера был найден мертвым в собственном тату-салоне в Асакусе. Татуировщик, который вел уединенный образ жизни, прославился среди коллег как один из лучших мастеров ирэдзуми в квартале Асакуса. Полиция призывает откликнуться любого, кому что-либо известно о произошедшем. Сержант Фукуяма из Столичного полицейского управления Токио, решительно опровергший слухи о том, будто бы мастер тату был обнаружен с ножом в спине, предостерегает граждан от нелепых слухов и досужих спекуляций по данному делу. «В настоящее время мы проводим тщательнейшее расследование инцидента», – прокомментировал он.
Риоко сделала себе мысленную пометку показать эту статью Эрику, когда тот проснется. А то он любил порассуждать о том, что в Японии якобы безопаснее, чем в Соединенных Штатах, с ее строгими законами касательно оружия и сравнительно низким уровнем преступности. «Вот видишь! – скажет она мужу. – В Японии совсем не так безоблачно, как ты думал. Идеального нет нигде и ни в чем… И даже я не идеальна». Впрочем, последнее замечание она все же оставит при себе.
Тут дверь на кухню открылась, и, потирая глаза после сна, вошел отец.
– Доброе утро! – сказал он и подошел пощекотать Гена за ушком.
– Доброе! – отозвалась Риоко и дала отцу подержать малыша. Достав из шкафчика чашку, она налила еще порцию черного кофе и поставила перед Таро.
– Спасибо! – Он взял чашку свободной рукой, тем временем состроив смешную рожицу, чтобы потешить Гена. Бросив взгляд на стол, Таро заметил газету, которую читала Риоко. – Надо сохранить эту газетку как сувенир. Не часто Токио принимает у себя Олимпийские игры! Последние были в шестьдесят четвертом. Еще до твоего рождения! Только представь: маленький Ген вырастет и будет знать, что застал здесь, в Токио, Олимпиаду-2020!
Риоко отпила немного кофе.
– Ты когда в последний раз бывал в магазине? В холодильнике у тебя как-то пустовато… – Она напряженно хохотнула.
Почему ей было так тяжело говорить по-японски? При этом она ощущала себя совершенно другим человеком. Риоко попыталась, как когда-то, поддразнить отца, однако переход на японскую речь тут же отяготил ее условностями.
– Ну ничего себе наглость! – фыркнул с улыбкой Таро. И она с облегчением почувствовала: отец поддержал ее шутку. – Можем смотаться в магазин, когда проснется Эрик. А? Что скажешь, Ген? – Он поглядел на внука, затем поднял глаза к потолку, как будто что-то вспоминая. – А что у вас ест Эрик?
– Он ест абсолютно все, что дают.
– Вот это славный парень! Нет ничего хуже, чем привередливый едок.
Несколько мгновений они сидели, ничего не говоря, словно не зная, что сказать. Риоко глядела на свои руки. Таро забавно фырчал губами перед Геном, который каждый раз то радостно хихикал, то гулил, отчего дедушка тоже смеялся.
Риоко решила для разрядки еще немножко подтрунить над отцом.
– А ты знаешь, что вчера забыл выключить в нижней спальне свет? Когда поехал нас встречать в аэропорт. – Риоко покачала головой: – Ай-ай-ай, кое-кто у нас становится забывчивым!
Однако на сей раз отец даже не улыбнулся. Или в ее словах не было ничего смешного? Может, она, наоборот, расстроила его этим? Или что-то у него всерьез не слава богу? Внутри у Риоко нехорошо ёкнуло.
Между тем отец поставил кофе на стол и переложил Гена на другую руку.
– Риоко… Я должен тебе кое-что сообщить.
Она взглянула на отца. В его тоне было нечто такое, что требовало полного внимания.
– Прости, что не сказал тебе об этом вчера, но вы с Эриком так устали после долгого перелета. Да и… Пожалуй, лучше сообщу сейчас. Или даже проще будет, чтобы ты увидела…
Он медленно поднялся, тяжело опираясь свободной рукой о край стола.
– Пойдем со мной.
Отец вышел из кухни, постукивая по полу искусственной ногой, и Риоко последовала за ним. В коридоре все так же царил полумрак, поскольку там не было ни одного окна на улицу. Таро провел дочь к спальне на первом этаже и тихонько постучал в дверь. Изнутри послышался низкий хриплый голос:
– Войдите.
Отец открыл дверь и жестом пригласил Риоко зайти.
Она прошла в комнату. И внутри у нее все оцепенело. Перед ее взором возникли очертания человека, сидящего, сгорбившись, на полу возле низенького столика-котатсу. Два футона были аккуратно скручены и положены к шкафу, куда их убирали на день.
Сидевший возле котатсу мужчина поднялся на колени.
– Риоко-тян, – произнес он.
Она уставилась на него во все глаза, будто лишившись дара речи.