Я оторвался от экрана, глянул на Ковбоя и… неожиданно спросил:
— Похоже на… тебя с ней?
— Не очень, — он задумался. — Я могу показать тебе… У нас есть пленки — правда, это было лет пять назад… Со мной… — он щелкнул пальцами и усмехнулся. — Ты… Даже здесь, когда вам обоим не очень хочется, и вы как-то по… Ну, по-семейному, спокойно — она больше берет, а ты… Для тебя это нормально, и ты как-то сам этого хочешь. Может… — он задумчиво повертел в руках «Ронсон», — может, я и зря тебя с ужом сравнивал — ну, когда рассказал про тот случай… Может, ты — как раз и лягушка. Ведь даже здесь видно, что скорее она тобой пользуется, чем ты — ей. Я бы так не сумел…
— Потому что ты не можешь представить другого, — резко сказала Рыжая, внимательно глядя в экран. — Потому что для тебя кто-то обязательно кем-то пользуется, а это…
— Это нормально, — перебил он ее. — Так есть, потому что есть так, и ты это знаешь. Не веришь, спроси у дружка. Маэстро, — повернулся он ко мне, — я прав?
— Да, — сказал я. — Ты — прав. Абзац. Параграф. Кстати, если не секрет… — я задумался, вспомнив какие-то странные красноватые блики, мелькавшие той ночью, когда я вставал отлить, по лицу и плечу спящей Рыжей, за которыми еще так пристально наблюдал Кот. — А камера еще долго работала, после того, как мы… закончили?
— Нет, — Ковбой задумался на секунду. — Минут десять… Она курит сигарету, потом выключает торшер и… Все. А что, были интересные моменты? — в его голосе звучало равнодушное любопытство и легкое нетерпение.
— Да, нет, так… Какие-то отсветы среди ночи — я вставал, ходил в ванну, потом пришел и… Я подумал, может, это камера…
— Камера не дает никаких отсветов, — покачал он головой. — Ее вообще невозможно заметить, если не знаешь, что она есть. Еще вопросы?
— Нет, — качнул головой. — Извини, это просто… так, ерунда.
— Ну, и чудно, — заключил он, не обращая больше внимания на хотевшую что-то сказать Рыжую. — Сейчас поставим другую.
Он, остановил пультом видюшник, встал, подошел к телевизору, вытащил кассету и вставил другую, которую раньше положил на угловой шкаф.
«Снег» на экране, полоски, мелькающие цифры в углу и…
Ужин при свечах.
Камера снимала от аркообразного проема, разделявшего холл и столовую, только чуть левее — примерно от выключателя на стене. Я скосил глаза на это место, но не увидел ничего, кроме выключателя — тоже с реостатиком. Ай, да техника… А я не так уж плох в этом смокинге, а Рыжая — вообще класс! Странная сцена… Прав он, сучара, не по себе я кусок… Не тяну я на такую блядь! И камушек этот на шее… Чужой на мне смокинг, хотя и сидит, почти как влитой, и вообще, все — чужое…
Хозяин сел на место, взял пульт и прибавил звук.
С пьяноватой усмешкой уставясь на меня, Рыжая на экране сказала:
— Денежек хочешь?
Я скосил на нее глаза: Рыжая за столом побледнела и закусила нижнюю губу. Я уставился на экран, где жадно кусая мясо, тот я кивнул и ответил:
— Хочу.
— А больших денежек — хочешь?
— Хочу.
— А здесь жить хочешь?
— Вот ведь какая забавная штука — объектив, — заметил хозяин. — Со стороны-то ведь совсем по-другому смотрится, а, маэстро?
— Угу, — кивнул я, не отрываясь от экрана, где в реальном времени шел вечер при свечах…
— Красиво излагает, — буркнул хозяин, когда Рыжая на пленке разревелась, и выключил телек. — Ты понял, почему она вдруг стала тебя дразнить?
— Ты думаешь, она…
— Я спросил, как ты думаешь, — холодно перебил он.
— Я… не знаю, — честно сказал я. — Со стороны, правда, все по другому… Но в конце концов, это в любом случае, пьяный треп и ты же не…
— Может быть, я больше вам не нужна, — раздался голос Рыжей.
Мы оба посмотрели на нее. Она сидела, вся бледная, сосредоточенно глядя прямо перед собой; вытянутые в прямую тонкую линию губы, придавали ей какой-то незнакомый вид — эдакая волевая дама, средних лет — учительница дряхлая моя… Странный контраст с ее рыжей гривой, ярко-красным лаком на ногтях и вообще — с ней со всей, если знать, что там, под халатиком, и как там, внутри, ниже треугольника рыжих волос… Я почувствовал оживление в области ширинки и подивился… Как там, у классика — подивился Тарас бойкой жидовской натуре…