— Я сама не знала, — пробормотала я.
6
Вряд ли меня можно назвать впечатлительной, а уж тем более сентиментальной особой, но еще много лет я вспоминала тот эпизод и… Пускай это звучит бредово, но — просила прощения у той огромной рыжей зверюги с жуткой пастью и страшными клыками, способными легко перекусить мою шейку, как тонкую травинку. Просила прощения за тот вырвавшийся у меня подлый мысленный вскрик про… Про страх и про клетку.
Это накатывало на меня в самые неожиданные и неподходяще моменты — например, когда шейку моей матки дергала судорога оргазма… Или когда я смотрела по телеку, как подъемный кран стаскивает с постамента памятник супер-чекиста, с горячим сердцем, холодной башкой и еще чем-то чистым…
(… Концы у них холодные были, Рыжик, — пробормотал мой Ковбой, равнодушно взирая на этот спектакль, транслирующийся по телеку, — вот и хотелось хотя бы ручки в горячей кровище искупать…)
Когда смотрела на широко раскрытый рот с фарфоровыми зубками модного эстрадного певца, трясшего длинным «конским» хвостом и орущего: «На падайте духом, поручик Голицын…»
Когда впервые входила в нашу роскошную новую квартиру с только что сделанным евроремонтом — в элитном доме недалеко от станции «Проспект Мира», — держа в руках кошачий домик-переноску, где мирно спал подобранный на улице маленький рыжий котенок… Когда засыпала одна на широченной койке-аэродроме, не дождавшись мужа, мотающегося где-то по своим бизнес-делам (а может, расслабляющегося на другой, деловой квартире с молодыми длинноногими профессионалками, появившимися в столице нашей новой-старой родины в таком количестве, что предложения явно превышали спрос), и с удовольствием слушала сладкое мурлыканье нашей упитанной рыжей кошки,
(твоя рыжая сестричка…)
в которую превратился маленький тощий котенок… Когда напивалась одна от скуки в нашей огромной гостиной, сидя за тяжелым овальным столом карельской березы и пьяно бормоча что-то, гладила маленького пушистого зверька, серьезно глядевшего на меня холодными зеленовато-желтыми фонариками глаз…
(так похожи на глаза той, огромной и страшной…)
Когда шлялась по Нью-Йорку с жутко повзрослевшей дочкой, не уставая радоваться от сказочной возможности швырять зеленые как и куда мне захочется…
Все это так или иначе было связано, было привязано к тому, что он мне говорил тогда — в зоопарке, — и так или иначе возвращалось к… Огромному полосатому зверю, которому я посмела крикнуть
(пускай мысленно — неважно… Она видела меня насквозь…. Или не она, а что-то очень древнее, на мгновение проступившее в очертаниях огромной морды, выглянувшее из ее светящихся холодным и каким-то яростным светом глаз…)
про клетку.
Я ужасно привязалась к моему маленькому зверю — могла часами наблюдать, как она вылизывается и играет, и тихонько разговаривать с ней. Нет, не просто привязалась — муж был прав, когда с усмешкой говорил, что я сдвинулась на ней и вообще на кошках. Что ж, наверное, сдвинулась. Удивительные существа…
Такие ласковые и такие отчужденные. Такие игривые и такие серьезные. Дающие столько уюта, столько тепла и смотрящие такими глазами — далекими и холодными… Как могут сочетаться такие разные свойства? Как можно давать такое тепло, просто физически распространять его вокруг себя, и в то же время смотреть такими холодными, чужими глазами? Даже не смотреть, а рассматривать… Нет, им не нужны никакие извинения. Они просто не знают, что такое просить прощения, и они…
Никогда не простят.
Я много рассказывала дочке про нее, показывала фотографии. Та слушала вежливо, но довольно равнодушно — на фотографиях ее внимание больше привлекал интерьер нашей квартиры, она расспрашивала про старинную мебель (в основном про цены), про модные кухонные агрегаты, про цены на бензин. И только однажды, когда мы забрались с ней на главный нью-йоркский небоскреб и я уставилась вниз со смотровой площадки, она вдруг искоса глянула на меня, потом всмотрелась внимательнее и пробормотала:
— Странно… Ты так любишь кошек и у тебя глаза… Похожие на кошачьи…
Я повернулась к ней и… На мгновение увидела ее как-то странно — наверное, закружилась голова от высоты. Исчезли все цвета. Черно-белая «картинка», даже не черно-белая, а какая-то темно-серая, и ее силуэт… Очень четкий, но какой-то плоский, как бы… двухмерный… словно фигурка, вырезанная из картона.