— Ах ты, блядь!.. — я рванулась было с кресла, но Хорек быстро перегнулся через столик и вернул меня в сидячее положение крепкой… пощечиной.
Наверное, я целую минуту просидела в каком-то трансе. Никогда и никто… Никто и никогда в жизни не посмел меня ударить, а за последние пятнадцать лет жизни с Ковбоем — даже подумать об этом…
(… Я одна… У меня нет никакой прикрышки, и даже такая мразь может меня…)
Потом я взяла себя в руки
(… Ладно, тварь… Ты за это заплатишь…)
и довольно спокойно спросила:
— Чего ты хочешь?
— Для начала — тебя, — ухмыльнулся он. — И не в ванной. До течки тебе еще недельки две.
(…ладно, паскуда… За это ты так заплатишь!..)
— Изволь, котик. Какие проблемы.
— А теперь поговорим о деле, — сказал Хорек, затушив сигарету и набрасывая на себя свой роскошный халат. — Я хочу сделать тебе одно предложение, от которого…
— Я не смогу отказаться? — усмехнулась я.
(… клоун дешевый… Кем ты себя вообразил?.. Шестерка вонючая, ты у меня…)
— Не захочешь. Если, конечно, не дура… Только ты для начала оденься. Дело серьезное.
Я оделась. И дело оказалось серьезное. Дело оказалось такое, что…
Хорек предложил мне покончить с ковбоем. С моим мужем. Вот так — ни больше, ни меньше. Хорек выудил из того же ящика стола, откуда доставал конверт с фотографиями, обычную дискету и сообщил, что на ней — файлы с такими документами… Словом, документы эти — пэ-пэ для Ковбоя, поскольку из них явствует, что Ковбой кинул своего седого партнера, и не случайно, в приступе глупой жадности или жадной глупости, и не один раз, и продолжает это делать, то есть планомерно и со знанием дела копает тому яму, в которую… В которую по замыслу его шестерского высочества, Хорька, должен улечься сам. Вернее не сам, а с любезной помощью его дражайшей супруги, имевшей неосторожность спутаться с каким-то дешевым фраером и подставиться под объектив нанятого Хорьком фотографа…
— А с чего ты решил, что его это ебет? — светски улыбнувшись, спросила я. — Сам говорил, он знает про тебя, так какого же…
— Не валяй со мной дурака, Рыжик, — отмахнулся Хорек. — Он нормальный мужик, нормально относится к твоим шалостям, но с этим козлом, — он ткнул пальцем в раскинутые веером на столике фотки,
(… Ну, погоди, как вы говорите, за козла — ответишь…)
— ты не просто трахаешься. Ты на него запала. Это — совсем другое, и не еби мне мозги, не делай вид, что не сечешь.
— Секу. Но если ты думаешь, что я способна убить человека… Ну, не своими… Но это все равно, что самой сделать…
— Способна. И сделаешь. И не потому что не захочешь семейного скандала, или развода.
— А почему? — равнодушно спросила я, потому что утратила интерес к разговору, потому что Хорек с его дешевым шантажом — просто дурак, если решил, что…
Вдруг тупая игла уже здорово ужалила меня где-то под диафрагмой,
(О, Господи… Хорек не дурак… Кто угодно, но не дурак…)
и я поняла… Поняла — почему…
— Вот именно, — кивнул Хорек. — Поэтому, — он опять ткнул пальцем в фотографии. — Потому что запала на этого, и захочешь, чтобы этот жил. Держи дискету. Денька через три отдашь Седому. Не раньше, но и не позже.
— Что ему сказать… В смысле, где я ее взяла? — помолчав, с трудом выдавила из себя я.
— А он не спросит, — ухмыльнулся Хорек и… подмигнул мне. И подписал себе приговор.
Впрочем, подписал он его, когда вслух сказал… озвучил, чем он меня берет. А когда подмигнул, просто поставил точку. Он не дурак, вернее, уже можно сказать, был не дурак, но он не учел моих пятнадцати прожитых с Ковбоем лет — я кое-чему у него научилась. И усекла одну из главных заповедей: если ты хоть раз поддалась нажиму — шантажу, или еще какому-то, неважно, — если хоть раз прогнулась, тебе конец. Пэ-пэ. Сто процентный. Как говорит моя американская дочка, на сто пудов. А если не прогнулась, то каким бы страшным ни был шантаж, у тебя есть шанс. Пусть малюсенький, ничтожный, но — шанс. Точно, как с теми, кто шел под дулом автомата папаши Ковбоя — позади точно ales, а впереди еще можно поиграть.
Поиграем?