Кроме того, Том не мог поручиться, что все, что он расскажет, останется только между ними, ибо он не доверял никому, и ему платили тем же. Поэтому он допускал мысль, что любой из его товарищей, сомневаясь в правдивости его слов или же желая выслужиться перед руководством, вполне мог пойти и донести обо всем офицерам, и это, конечно, вряд ли их обрадовало бы. Ведь сам Том во время своей короткой беседы с Макинтошем накануне умолчал обо всем, что произошло на втором этаже. Ему совершенно не хотелось лишних проблем, особенно учитывая, что он и сам не знал, было ли что-то важное и правдивое в тех треклятых досье или нет. Пусть это и не давало ему покоя.
Вот уже некоторое время его мучила тревога; какая-то мысль постоянно вертелась в его голове, назойливо выпячивалась и сразу же исчезала, словно издеваясь над ним; и он никак не мог ее, эту самую мысль, ухватить. Каждый раз она ускользала от него, когда ему казалось, что он вот-вот поймет, в чем же, собственно, дело. Будто картинка на краю сознания, виденная раз в жизни в течение пары секунд, после чего ты не можешь припомнить ни изображение, ни суть. Только неясный силуэт, расплывчатый, увиденный словно сквозь толщу воды. Единственное, в чем он был почему-то уверен, так это в том, что эта возрастающая тревога неким непостижимым образом связывалась с теми досье.
Остатки сна вконец улетучились. Том сел на кровати и, тряхнув головой, огляделся. Некоторое время он неподвижно сидел и размышлял, уставившись в одну точку, а затем сбросил одеяло и, нацепив кроссовки, бесшумно прошел к двери.
У двери он обернулся и оглядел комнату. Никто из ребят не шевельнулся, все крепко спали. Через мгновение Том вышел, тихонько притворив за собой дверь.
То, что ему сейчас нужнее всего, это привычная утренняя пробежка, решил Том. Мысли в его голове теснились нестройной кучей, и требовалось привести их в порядок, рассортировать и успокоиться. Иного же способа, кроме как пробежка, он не знал. В противном же случае голова у него непременно взорвется от всей этой информации.
Формально приказов о запрете на физические упражнения и занятия спортом не было, хотя Том прекрасно и понимал, что офицерским составом ожидается, что они будут находиться строго в их комнате до получения дальнейших распоряжений. Он поразмыслил и во избежание возможных неприятностей и недоразумений решил приложить все усилия, дабы избежать встреч с кем бы то ни было. Хотя в случае чего он всегда мог прикинуться дураком.
Том вышел из здания, благополучно не встретив никого на своем пути. Удача сопутствовала ему, и он вздохнул с облегчением.
Было раннее утро, и на дворе только-только начинало светать; небо на востоке чуть посветлело. Он вдохнул полной грудью морозный воздух и размеренно зашагал вдоль здания, намереваясь дойти до мельком виденного вчера небольшого стадиона.
На первом этаже было немало окон, и, проходя мимо них, Том пригибался пониже и вообще старался быть предельно аккуратным и бесшумным. Даже если свет в них зажжен не был, ему не хотелось бы, чтобы какой-нибудь бодрствующий, как и он, офицер заметил его свободно разгуливающим по базе.
В предпоследнем окне свет горел, и это насторожило юношу. Кто-то, по-видимому, не спал, и Том, стараясь ступать как можно тише, собирался было пройти под окном, как и делал несколько раз до этого, и проследовать дальше. Но внезапно раздался голос офицера Макинтоша. Судя по всему, он говорил с кем-то, находящимся в комнате.
– Ага. Вчера говорил с Уильямсом, и он, скажу я тебе, просто вне себя от злости из-за провала операции. Говорит, что это сулит большими неприятностями нам и всему проекту. Может, даже всему Беловодью. Они потому никак не могли решить, забирать команду вообще с точки встречи или лучше оставить там, умыв руки, мол, мы ни при чем. Мортон все же настоял на том, что надо сначала забрать, а потом решить, что делать, потому что… Ну, ты сам понимаешь. Они же у нас не совсем обычные. Уильямс, кажется, был против, но профессор вроде его переубедил. Дескать, так лучше.
Не совсем обычные?
– И что же нам теперь делать? – встревожено произнес другой голос, и Том узнал в нем того молоденького офицера, который был за рулем автобуса. Имени его он не помнил.
– Да черт его знает! – произнес Макинтош с деланной небрежностью. Стул заскрипел, когда он вальяжно откинулся на его спинку. – Возможно, придется дать Тесмору козлов отпущения. Мол, исполнители операции действовали не в соответствии с приказами Беловодья, а самостоятельно. А что? Их вполне можно представить в виде какой-нибудь… скажем, террористической группы. Я бы, наверно, так и поступил. Ну, не знаю. Уильямс говорил, что ему сегодня надо обсудить все обстоятельства кое с кем там – ну ты понимаешь – наверху, после чего решение спустят нам. Мортон тоже отбыл.