— Ну уж нет!!! — выкрикнула вдруг Саранча с надрывом и ударила себя лапкой в грудь. — Для вас оно, может, и терпимо, а для меня нестерпимо! Не бывать этому!!!
— Чему? — испуганно спросил Кашалот. — Ничего не понимаю…
— Тут и понимать нечего: пусть жизнь моя пропащая, а вот дети по моей дорожке не пойдут! Не допущу!!!
Сова глянула на нее с сочувствием и как можно мягче сказала:
— Да как же не допустишь, сердешная ты моя? Эдак-то и я могу сказать: пущай, мол, мои совята, когда вырастут, станут соколами али там, к примеру, райскими птицами… Не серчай на старуху за правду-матку, только вот что я тебе доложу: уж коли ты Саранча, так и деткам твоим никем иным не бывать. Желаешь ты того али нет — от тебя это, голубушка, вот ни на столечко не зависит…
Казалось, устами рассудительной Совы глаголет сам Здравый Смысл, однако реакция Саранчи на ее убедительную речь была совершенно неожиданной:
— Еще как зависит!
Коапповцы воззрились на нее, не зная, что и подумать. По виду Саранчи можно было заключить, что свое странное, даже нелепое утверждение она высказала совершенно серьезно. А она продолжала:
— Я сама ведь почему стала Саранчой? Жизнь так распорядилась. И я сама, и одногодки мои — сестры и братья, появились на свет в самом отвратном месте мать додумалась яички там отложить, другого места не нашла, а скорее всего, и не искала. Теснота, скученность, ко́рма на всех не хватает. Ну, известное дело, жизнь в таких условиях ангелами не делает — ни взрослых, ни детей. Начали мы, личинки, сбиваться в компании. Кулиги — так они называются.
— А себя вы как именовали? — спросила Мартышка. — Кулиганами?
— Нет — саранчуками. Но песенку про кулиганку я петь любила, — и Саранча залихватски спела куплет из этой песенки: — «Шарабан мой, американка, а я девчонка да кулиганка»… Ну вот, — повествовала она дальше, — двинулись мы всей нашей кулигой куда глаза глядят, а глядели они туда, где было больше зелени. Съели всё в одном месте — пошли дальше. Так и повелось. Шли пешком — крылья были еще недоразвитые. В день по десятку километров проходили. Нас и реки не останавливали, даже широкие — переправлялись. Как-то встретилась нам на пути другая кулига. Ну, думаю, не миновать драки… Смотрю — ничего подобного! Наоборот — обе кулиги слились в одну: не разберешь, кто свой, кто чужак. Потом не раз еще вот так же сливались. Не успели оглянуться — нас уже миллионы, потом миллиарды… А тут как раз и крылья подросли. Снялись мы с места и полетели. Один перелет, второй, третий — на десятки километров, на сотни, на тысячи… Даже над океаном отважились пролететь без посадки две с половиной тысячи километров! И сделалась наша кулига, — теперь уже не кулига, а стая, — грозой полей, да что полей — стран и целых континентов!
Но вот однажды, во время одного из наших пиратских налетов увидала я такую картину: на лужайке весело скачет существо — прямо как с другой планеты! Чистенькое, светленькое, зелененькое… И спинка выгнута вверх модным таким горбиком. Сравнить нас — день и ночь. Но в то же время чем-то это существо меня напоминает… И вдруг выясняется, что это родная моя сестрица, единокровная — один у нас отец, одна мать только сестренке моей больше повезло в жизни: следующую порцию яичек после нашей мать отложила на этой просторной лужайке. И так мне стало горько… Эх, мама, мама, думаю, загубила ты судьбу своей доченьки. Что ж ты, мама, поленилась и для нас подыскать такое же райское местечко? Росла бы я на просторе, не вступала бы ни в какие компании, не сделалась бы летучей разбойницей, а стала бы я такой же, как моя сестреночка — чистенькой, ухоженной, светло-зелененькой… И не моталась бы я по свету, а жила бы на одном месте — тихо, мирно и беззаботно, и звалась бы я не про́клятым всеми именем «Саранча», а добрым и ласковым: «Кобылка»…
Кашалот всхлипнул, да и коллеги его не остались равнодушными к этой изломанной жизнью трагической судьбе. Гепард нарочито громко откашливался, Сова украдкой смахивала крылом непрошеную слезу, Удильщик нервно теребил свою удочку, Стрекоза, не стыдясь, рыдала в полный голос.
А с Мартышкой вообще сделалась истерика, и ее пришлось отпаивать валерьянкой (благо у Гепарда, как истинного представителя кошачьего семейства, нашлась заветная бутылочка валерьяновой настойки). И лишь Рак крепился изо всех сил в тщетных попытках скрыть, что его тоже проняло. Чтобы замаскировать свои истинные чувства, он сердито бубнил, шевеля усами: