Кашалот терпеть не мог кого-либо о чем-либо просить, поскольку был убежден, что это несовместимо с его высоким положением в животном обществе. Но он так был заинтригован, так ему хотелось заполучить нашумевшую книгу об охране людей, что он решил поступиться гордостью.
— Уважаемый Осел… — но гость не дал ему даже начать фразу.
— Дикий нубийский Осел, с вашего позволения, — пробасил он сердито. — Настолько дикий, что не слыхал ни о каком КОАППе. Я вижу, вас это удивляет. А вы поживите в нашей глуши: участок пустыни в самом центре Сахары. Откуда же мне знать, что происходит на свете…
— А перелетные птицы? — в голосе Стрекозы слышалось неподдельное изумление. — Неужели они никогда не говорили вам о КОАППе?
— Перелетные птицы… — с горечью повторил Осел.— Дважды в год я вижу их в небе: осенью они летят из Европы на юг, весной обратно. Напрасно жду я, что кто-нибудь из них присядет хоть на минутку — даже маленькие трясогузки предпочитают лететь почти двое суток без отдыха, пока не пересекут всю Сахару, лишь бы не останавливаться в наших местах, где они не найдут ничего, кроме изнуряющей жары… Только мы способны обходиться сухими колючками и солоноватой водой. Вот куда загнали люди остатки нашего некогда многочисленного племени диких нубийских ослов… Но мы не покорились!
Гепард придвинулся к Кашалоту и прошептал:
— Что-то непохоже, чтобы этого длинноухого одолевала нежная забота об охране горячо любимых им людей.
— Действительно, непохоже, — согласился Кашалот. — Мартышка, откуда вы взяли, что книгу об охране людей написал наш гость?
— Ну как же — я собственными глазами видела ее название крупным шрифтом:
«ПОЧЕМУ Я ОСЕЛ».
Кто же еще, по-вашему, мог такое сочинить?
— Как будто нет на свете других ослов, — буркнул гость из Сахары. — Впрочем, у них не больше оснований питать к людям добрые чувства: диких сомалийских ослов загнали в бесплодную каменистую пустыню, их осталось всего лишь несколько сотен, диких азиатских ослов, возможно, совсем уже не осталось…
— А я вам объясню, — настаивала Мартышка, — почему я решила, что автор именно вы: ведь дикие нубийские ослы — родоначальники домашних ослов, разве не так?
— Да, к несчастью, так, — подтвердил Осел с тяжелым вздохом. — Шесть с лишним тысяч лет назад кое-кто из наших предков дал себя приручить, а потом и одомашнить. Их потомки, домашние ослы, сполна расплатились за это… Сколько седоков и грузов перевезли они, сколько сооружений помогали строить, подвозя на своих натруженных спинах тяжеленные камни! Египетские пирамиды и знаменитый храм Парфенон в Афинах возведены с их помощью. О, людская неблагодарность! Лошадь одомашнили позже, но ей — отборный овес, душистое сено, чистая вода, теплая конюшня и теплые слова; Ослу, который неприхотливее и выносливее Лошади, Ослу, который почти не болеет и дольше живет, этому труженику с добрым и веселым нравом — ничего, кроме насмешек и побоев… Вот о чем создал бы я книгу! Но я не умею писать. Зато могу петь, и раз уж меня сюда привели, я спою вам, хотите вы этого или нет!
И длинноухий гость спел ужасно жалостливую «Песню Домашнего Осла»:
Над поляной повисла гнетущая тишина, которую вновь нарушил голос певца:
— Когда я впервые услышал эту песню, сердце мое содрогнулось!
— Мое тоже… — произнес Кашалот, с трудом сдерживая рыдания (сдержать слезы ему было проще, поскольку у кашалотов нет слёзных желёз).
— А сердце нашего великодушнейшего из председателей, между прочим, весит полтонны, — прокомментировал Удильщик. — Представляете, как оно содрогнулось от жалости!
— От жалости?! — вскричал Нубийский Осел. — О, нет, мое сердце содрогнулось от негодования! Как?!! Потомок дикого, гордого, свободолюбивого Нубийского Осла стоит с протянутым копытом?! Даже ослиному долготерпению есть предел!