Оппозиционные партии могли сколько угодно орать о своей решимости избежать войны, которой боялись, но они знали правду не хуже Хонор. Из тех, кто побывал на Медузе и видел, что сделали ходульники с патрулем лейтенанта Малкольм, и помнил взрыв нарколаборатории и бойню, на которую хевениты спровоцировали медузианских кочевников, — никто ничего никогда не забудет и не простит. Сама Королева предприняла шаги, чтобы выразить свое неудовольствие.
Согласно Королевской Декларации, любое проходящее через Сеть судно под флагом Республики, вне зависимости от пункта назначения и дипломатического иммунитета, обязано допустить на борт группу проверки и не препятствовать обыску. Иначе ему не разрешат дальнейшее движение. Более того, ни один хевенитский военный корабль не будет пропущен ни при каких обстоятельствах. Никакого обсуждения этой меры не допускалось. Хевениты могли подчиняться, или нет… и на месяцы увеличить продолжительность торговых рейсов.
Хевен проглотил это умышленно рассчитанное унижение, но, поскольку доказательств так и не появилось, по-прежнему твердил о своей невиновности и взывал к галактическому общественному мнению по поводу «своевольной дискриминации» и того, насколько далеко зашла Мантикора в пятнании их доброго имени.
Никто из мантикорцев им, разумеется, не верил — так же как никто в Королевстве не верил их яростным протестам по поводу неспровоцированного нападения некоего коммандера КФМ на безоружный торговый корабль и безжалостное убийство всего экипажа. Возможно, у хевенитов не осталось иного выбора, кроме как протестовать без передышки, однако они стали требовать экстрадиции Харрингтон для предъявления ей обвинения в убийстве. Ее это повеселило. Позже один из правительственных экспертов по иностранным делам объяснил ей пропагандистскую теорию «большой лжи».
Она тогда еще усомнилась, что кто-либо где-либо вообще может поверить в чепуху, распространяемую Министерством информации Республики Хевен, но эксперт только хмыкнул. Очевидно, чем наглее ложь, тем больше вероятность того, что люди, не имеющие к ней никакого отношения, примут ее, поскольку, с их точки зрения, не бывает дыма без огня. Хевенитский суд — вернее, то, что заменяло им суд, — заочно признал офицера КФМ Харрингтон виновной и приговорил ее к смерти. Надо же было хоть как-то подсластить проглоченную пилюлю.
Королевство отреагировало на требования Республики самым недвусмысленным образом. Хонор улыбнулась и одернула китель, рукав которого украшали четыре золотых кольца капитана, внесенного в Реестр. Ей присвоили внеочередное звание капитана первого ранга, перескочив второй ранг, а адмирал Кортес едва ли не извинялся за то, что ее не посвятили в рыцари. Он несколько минут распространялся на эту тему, весьма неубедительно ссылаясь на дипломатические последствия и влияние на «нейтральные умы» дарования Короной рыцарского титула человеку, признанному судом другого государства военным преступником. Но сам тон беседы говорил совершенно об ином. Правительство заботили не Хевен и не Солнечная Лига: его волновали либералы и Консервативная Ассоциация. Они потерпели поражение с Василиском, но их власть не была сломлена, и типичным для политиков образом они свалили все свои неудачи на капитана Харрингтон, а не на собственную глупость и недальновидность.
Хонор это не интересовало. Она посмотрела на ленту Мантикорского Креста, вторую по значению награду Королевства за доблесть, сияющую кроваво-красным на ее черном, как космос, мундире. Теперь она твердо стояла на лестнице к адмиральскому чину, и никто — ни Павел Юнг, ни Республика Хевен, ни графиня Марица или сэр Эдвард Яначек — не мог отбросить ее назад.
Женщина вздохнула и прижала ладонь к прозрачному пластику, прощаясь с «Бесстрашным». Она уже повернулась уходить, когда кто-то окликнул ее.
— Капитан Харрингтон?
Дородный коммодор, пыхтя, приближался к ней по галерее.
— Да, сэр? — откликнулась она озадаченно.
— Ой, извините. Вы меня не знаете. Я Эндрю Йеренский.
Он протянул руку, и Хонор пожала ее.
— Йеренский, — повторила она, все еще гадая, почему он ее разыскивал.
— Я хотел поговорить с вами насчет вашей работы на Василиске, — объяснил толстяк. — Видите ли, я из Комиссии по развитию вооружений при БК.
— А-а, — кивнула Хонор. Теперь она поняла: самое время кому-нибудь наконец официально обратить внимание на глупость переоборудования «Бесстрашного».
— Именно, — просиял Йеренский. — Я прочел ваш рапорт. Блестяще, капитан! Просто блестяще, как вы провели «Сириус» и разнесли его! Честно говоря, я надеюсь, вы согласитесь выступить с официальным докладом о ваших действиях и тактике на заседании Комиссии на следующей неделе. Знаете, наш председатель, адмирал Хэмпхилл, поставила на повестку дня обсуждение продемонстрированной эффективности смешанного применения гравикопья и энергетических торпед.
Хонор прищурилась. Адмирал Хэмпхилл? Уж не хочет ли он сказать?..
— Мы в восторге от результатов ваших боевых действий, капитан, — продолжал разливаться Йеренский. — Это блестящее подтверждение концепции новых вооружений! Только подумать — ваш старый маломерный крейсер померился силами и одолел восьмимиллионнотонный рейдер с вооружением линейного крейсера! Нет, стоит только подумать, насколько нереальной оказалась бы подобная задача для любого из старых, традиционно вооруженных крейсеров, я едва…
Хонор уставилась на него, все еще не веря в услышанное, пока он все бормотал и бормотал про «новое мышление», «соответствующие орудийные системы для современных военных кораблей», «дало вам преимущество, в котором вы действительно нуждались, не так ли?» — и что-то горячее и примитивное закипало в глубине ее души. Взгляд хозяйки потяжелел, и Нимиц припал к ее плечу, обнажив клыки. У женщины даже пальцы скрючились от желания задушить напыщенного олуха. Его «новое мышление» стоило жизни почти половине ее экипажа, потому что заставило подойти вплотную к пасти «Сириуса», и не «соответствующее оружие» спасло то, что осталось от «Бесстрашного», — а люди, их мужество, боль и кровь… и некоторое участие Провидения!
Коммодор не замечал ее состояния. Он просто продолжал трещать, так усердно помогая себе жестами, что Хонор с нетерпением ждала, когда он, наконец, вывихнет плечо. Уголок ее рта начал подергиваться.
Выступить перед членами его Комиссии? Он хотел, чтобы она поговорила с членами его Комиссии и рассказала им, каким гениальным прозрением оказалось переоснащение «Бесстрашного»?! Харрингтон уже набрала в грудь воздуха, чтобы подробно объяснить ему, куда он может засунуть свое приглашение, но тут ее осенила новая мысль. Она притормозила, чтобы обдумать ее, и тик прошел. Вместо злобы в ее глазах заплясали чертики, и женщина подавила внезапный позыв расхохотаться ему в лицо, когда толстяк наконец остановился.
— Извините, коммодор, — услышала она свой голос, — но правильно ли я вас поняла? Вы хотите, чтобы я обратилась к официальному заседанию Комиссии по развитию вооружений и дала свою оценку эффективности боевых систем «Бесстрашного»?
— Именно, капитан! — пришел в восторг Йеренский. — Наши наиболее прогрессивные члены — на самом деле, весь флот — останутся у вас в вечном долгу. Личное свидетельство офицера, применившего новое оружие в реальном бою, будет, я уверен, иметь огромный вес для наиболее реакционных и упертых членов Комиссии, а нам, видит бог, любая помощь кстати. Нет, некоторые из этих твердолобых вообще отказываются признавать, что именно наше оружие, и ваше мастерство, разумеется, обеспечило победу!