Через десять минут мы стояли на ветру на открытой платформе станции «Рок Крик». Старик казался сгорбившимся и осунувшимся.
— Что будем делать, босс?
— А? Вы двое — ничего. Вы оба свободны, пока вас не вызовут.
— Мне хотелось бы еще раз заглянуть в контору Барнеса.
— Держитесь подальше от Айовы. Это приказ.
— Э-э… Разрешите спросить, что вы собираетесь делать?
— Я отправлюсь во Флориду, где залягу на солнышке и буду ждать, когда мир провалится в тартарары. Если у вас есть хоть немного здравого смысла, то вы поступите точно так же. Времени осталось чертовски мало.
Он расправил плечи и заковылял прочь. Я обернулся, чтобы сказать что-то Мэри, но ее не было. Я стал смотреть вокруг себя, но нигде не было ни единой девушки, хотя бы отдаленно похожей на нее. Я бросился догонять Старика.
— Извините меня, босс. Куда подевалась Мэри?
— Что? Она, конечно, в отпуске. Не беспокой меня, парень.
Я подумал о том, чтобы связаться с нею, но тут же вспомнил, что даже не знаю, как ее зовут на самом деле, не знаю ни кода ее телефона, ни номера ее удостоверения. Я подумал о том, чтобы попытаться выяснить это, описав ее внешность, но тут же понял, что это было глупой затеей. Только в косметической секции знают истинную внешность агента, но там об этом помалкивают. Все, что мне известно, это то, что она дважды являлась рыжей — и это было тем, в соответствии с моим вкусом, «за что бьются мужчины». Попробуй объясни это по телефону!
Вместо этого я подыскал себе комнату для ночлега.
Глава 4
Пробудился я в сумерках и выглянул наружу. Столица ночью оживала. Река широкой петлей огибала мемориал. В ее воду стали добавлять светящиеся вещества, и вода сверкала изумрудными, бирюзовыми, янтарными оттенками, закрученными в такт ее поворотам. Там и тут ее пересекали лодки, наполненные парами, у которых, без сомнения, на уме были порочные мысли, но им это доставляло наслаждение.
На берегах реки между более старыми зданиями выросли прозрачные купола, которые, светясь огнями, придавали всему городу какой-то сверкающий, волшебный вид.
Я вижу столицу чаще, чем большинство, но никогда об этом слишком не задумывался. Сегодняшней же ночью у меня было какое-то ощущение, будто я вижу это таким в последний раз. И не красота огромного города сперла мне дыхание, а знание того, что повсюду за этими теплыми огоньками люди, живые и каждый по-своему неповторимые, занимающиеся своими, только им нужными делами, предающиеся любви или бранящиеся между собой — это уж кого что больше устраивало, — делающие в общем то, что взбредет им в голову. И ничего абсолютно не опасающиеся.
Я задумался обо всех этих мирных добрых людях — с серым слизняком у каждого под затылком, который дергает за ниточки, управляющие руками и ногами, заставляя своим голосом говорить то, что угодно слизню, заставляя идти туда, куда он пожелает.
Я дал себе зарок. Если паразит одержит верх, я умру прежде, чем позволю одной из этих мерзостей оседлать меня. Для агента это будет очень просто — достаточно укусить свой ноготь на большом пальце, или, если случится так, что руки не будут свободны, то существуют и другие способы. Старик предусмотрел все, что может понадобиться в нашей профессии.
Однако данную ситуацию он упустил, и его можно было понять. Его делом было — так же, как и моим, — оградить от опасности всех этих людей, а не выходить из игры, когда нам становится туго.
Я отвернулся. Сейчас я ничего особого не мог с этим поделать. Я решил, что то, в чем я нуждаюсь, — это общество. В номере имелся обычный почти для каждого крупного отеля каталог «контор поставки сопровождающих лиц» и «ателье с натурщицами». Я стал листать его, затем со злостью захлопнул. Я не нуждался в девке для кутежа. Мне нужна была одна определенная девушка — та, которая с равным умением могла стрелять и жать руку. А я не знал, куда она запропастилась.
У меня всегда при себе тюбик с таблетками, позволяющими временно отключиться, поскольку никогда не знаешь заранее, в какой момент тебе может стать особенно туго. Несмотря на устрашающую пропаганду, эти таблетки, в отличие от гашиша, не вызывали пагубного пристрастия к ним.
Тем не менее какой-нибудь чистоплюй мог бы сказать, что у меня выработалась к ним привычка, так как время от времени я принимал их, чтобы растянуть в своем сознании двадцатичетырехчасовое удовольствие на добрую неделю. Мне нравилось состояние некоторой эйфории, которое вызывают эти таблетки. На самом же деле они просто растягивают субъективное время раз в десять — расщепляют время на отдельные яркие отрезки, так что кажется, что живешь дольше за то же самое календарное время. Разумеется, я знал об ужасных случаях с людьми, умиравшими от старости в течение месяца из-за постоянного употребления этих таблеток, но я принимаю их по одной и достаточно редко.