— Перерыв, — сказал Командир. — Прошу не расходиться. Через десять минут замполит сделает сообщение о грубом нарушении безопасности полетов.
Саню оставили на десерт. Решили обсуждать не в рабочем порядке, а персонально. Ничего хорошего это не предвещало, и Сергеев окончательно опечалился. Выходя из класса, почувствовал чей-то быстрый взгляд, всей спиной почувствовал. Обернувшись, увидел, как столичный генерал с непонятным любопытством смотрит вслед, точно спрашивает: «Кто же вы на самом деле, летчик Сергеев? Что несете в себе, что можете?» Сане стало неуютно. Сам не зная зачем, он подошел к окошку, где собрались курильщики, попросил сигарету. И странно — никто не стал подшучивать над ним, подтрунивать: несколько рук одновременно протянули разноцветные пачки. Он смутился, взял из пачки майора Громова, жадно затянулся, закашлялся.
— Ты, Саня, — постучал его по спине майор Громов, — не дрейфь. Дело сделано. Правда, ты одну порядочную глупость сморозил, ну да это, если не возражаешь, я тебе потом объясню. Не за столом переговоров.
— Буду рад. — Он почувствовал, что говорит что-то не то. Совсем не то.
Майор поморщился:
— Раскис, как барышня. Держи хвост пистолетом, а нос морковкой! Ты наказание получил? Получил. Всё. Баста. В армии за один проступок дважды не наказывают. Вот если б Командир не влепил тебе вовремя на всю катушку — тогда да. Тогда неизвестно, как бы все обернулось. Могли бы и турнуть.
— Как это? — не понял Саня.
— Тю, — хохотнул Громов. — Да ты, Сань, совсем щенок! Из авиации могли турнуть!
— Из авиации?! — Побледнев, Саня вдруг представил себя без неба, без самолетов, без надежных товарищей, стоящих рядом, без всего того, что составляло его жизнь, наполняло ее смыслом. — Из авиации?! — повторил он дрогнувшим голосом.
— А ты как думал? — резко спросил майор. — За такие дела, брат, по головке не гладят. Я считал, ты все вычислил, когда шел на полигон, — уже мягче добавил он. — А оно вон как…
То, что его могли турнуть из авиации, как говорил мудрый майор Никодим Громов, для Сани было полным откровением, полной неожиданностью. Что порочащего авиацию он, летчик Сергеев, сделал? Раздолбал мишени, которые нельзя разрушить? Но ведь кто-нибудь — пусть не он — все равно бы это сделал! Ибо что-то унизительное, низкое, до смертной тоски оскорбительное было для военных летчиков в самом факте существования особопрочных исполинов. Этот факт действовал на нервы, не поднимал моральный дух, а, наоборот, разлагал его, подводил к мысли о принципиальной возможности создания таких укрытий, танков, кораблей, бронетранспортеров, которые нельзя уничтожить. Для которых их отличный самолет является не грозным оружием, а детской игрушкой. И многие начали свыкаться с такой мыслью, считая ее аксиомой. Даже расчетливый Володя Ропаев как дважды два доказал эту аксиому. А Саня не хотел, не мог мириться с непреложным. Все в нем — до костей мозга военном человеке — противилось этому. Он взбунтовался. Разрабатывал варианты, просчитывал. И вышел победителем в споре — эффективно использовал оружие, которое ему доверила страна, поднял, если так можно сказать, его производительность и огневую мощь. Так за что же его гнать из авиации? Ну нет, так просто он сдаваться не собирается — будет драться до последнего патрона! Он, старший лейтенант Сергеев, не желает быть крохотным винтиком в сложном механизме. Он хочет, чтобы в нем видели и уважали личность!
— Товарищи офицеры!
Летчики вошли в класс, расселись без обычной толкотни и шума. Замполит язвительно, как показалось Сане, сообщил о происшествии на полигоне. Подводя базу, сказал, что поступок военного летчика Сергеева граничит с воздушным хулиганством, что летчик Сергеев нарушил безопасную высоту и скорость, чем создал предпосылку к летному происшествию. Малейшая случайность — и старшего лейтенанта Сергеева в этом классе могло не быть. И дабы предотвратить подобные случаи, летчика Сергеева необходимо строго, крайне строго наказать. Потом выступали штурман полка, Санькин комэск, какой-то молоденький лейтенант, которого толком никто не знал, — в полк он прибыл неделю назад. Все дружно чехвостили летчика Сергеева — так, что перья летели, говорили про мальчишество, про разгильдяйство и что если каждый будет делать все, что вздумается, — авиация попросту перестанет существовать. Зачахнет на корню. Дело принимало серьезный оборот. Над головой старлея доблестных ВВС начали сгущаться черные тучи.
— А что? — ни к кому не обращаясь, сказал майор Громов, когда лейтенант сел на место. — Правильно. Надо Сергееву всыпать на всю катушку. За то, что нарушил безопасность полетов.
Санька похолодел — такого предательства от Громова, которого успел полюбить, как отца родного, он не ожидал.
— Согласен с вами, товарищ майор. — Замполит показал на маленькую трибуну. — Пройдите, пожалуйста.
— Если можно, я с места, — глыбой поднялся над столом вечный комэск. — Говорю, надо наказать старшего лейтенанта Сергеева за нарушение безопасности полетов. А вот за точный расчет и умелые действия на полигоне старшему лейтенанту Сергееву, военному летчику Сергееву, надо поклониться. Спасибо тебе, Саня! — В полной тишине майор Никодим Громов повернулся к нарушителю. — Спасибо тебе, светлая голова, что ты всем нам и мне в том числе, старому дураку, продемонстрировал возможности новой машины. А так чего? Сплошные ограничения. Перегрузочку больше семи — не делай! За два звука — не ходи! Ниже скольких-то метров — не рыпайся! И не дай бог, поцарапаешь эти хваленые особопрочные мишени. Ну, тут держись!
— Товарищ майор, — бросил замполит. — Вы по существу.
— А существо мое такое. — Громов обвел затихший класс тяжелым взглядом. — Простое существо. Если завтра война? Если завтра, я вас всех спрашиваю, какой-нибудь придурок за океаном нажмет кнопку?! Если завтра нам всем придется закрыть собой матушку нашу Россию?! Что тогда? — захрипел он. — А тогда, скажу я вам, придется новые машины осваивать заново. И все ограничения полетят к чертовой бабушке! Не лучше ли начать осваивать предельные режимы сейчас?
— Вы думаете, что говорите? — сухо спросил замполит. — К тому же у нас гость, — он кивнул в сторону генерала.
— Всю ночь думал, — набычился Громов. — А что у нас высокий гость, так что из того? Я по орденским планкам и Звезде Героя вижу: товарищ генерал человек бывалый. Видимо, воевал. И думаю, согласится — затягивать освоение новой техники нельзя! Не имеем мы такого права! Поэтому предлагаю не наказывать летчика Сергеева так строго, как тут высказываются некоторые, неизвестные нам личности, — он с неодобрением посмотрел в сторону лейтенанта, — а наказать за дело! Не можем мы разбрасываться такими кадрами, как Сергеев! Если на то пошло, тогда и меня заодно гоните в три шеи! Тоже пробовал раскурочить эти мишени. Да не вышло — побоялся нарушить.
И, заскрипев стулом, сел. Но то ли не рассчитал сгоряча, то ли стул оказался с дефектом — в полной тишине неожиданно раздался хруст ломающегося дерева, и под дружный хохот вечный комэск всем своим могучим телом грохнулся на пол. Обстановка разрядилась. Хохотали все. Даже замполит, поглядывая на генерала, вытирал слезы.
— Что ж, товарищи, — сказал генерал, когда майор вышел подбирать себе подходящую мебель из комнаты отдыха. — Выступающий, — замполит тихо подсказал фамилию, — выступающий майор Громов во многом прав. В той сложной международной обстановке, которая сейчас сложилась, — голос его стал суровым, — мы не имеем права затягивать освоение новой техники. Мы отстаиваем мир, боремся за мир, я бы даже сказал — сражаемся за мир всеми средствами, но порох надо держать сухим. Последние международные инциденты — вы о них хорошо знаете — это подтверждают. Думаю, в самое ближайшее время вам будет разрешено эксплуатировать новую машину на предельных режимах.