В общем, Джима не было, игры с названиями надолго не хватило, пить в одиночку не тянуло (не настолько всё хреново, пока ты на земле, а не в хрупкой летающей тарелке посреди холодного, мрачного и пустого пространства). Оставалось читать.
Очередным одиноким вечером, когда оказалась-таки откупорена бутылка виски, а МакКой спокойно лежал на кровати и штудировал на падде скинутый одним из профессоров файл-антологию за последние пять лет по описанию операций, проведённых в тяжёлых полевых условиях на разных планетах, в дверь негромко постучали.
Боунс приказал системе контроля открыть, думая, что это кто-то из его медицинской команды, и грешным делом даже понадеявшись увидеть Кирка. Но это оказался Павел Чехов. Недавно повышенный до лейтенанта. В свои едва исполнившиеся девятнадцать – главный и лучший навигатор «Энтерпрайз».
– Я могу поговорить с вами… доктор?
– Проходи.
МакКой отложил падд и сел. Больным мальчишка не выглядел, вот разве что взволнованным. Боунс приглядывал за ним с самого появления на корабле, потому что: а) иностранец, б) семнадцать лет, в) гений, г) чёрт возьми, это же ребёнок, на корабле, участвующий в сложнейших (иногда боевых) операциях, и чем вообще думал Джим, хотя чем он обычно может думать, и так понятно, но это не оправдание тому, что дети, пусть и гениальные, болтаются в космосе; в общем, сплошные категории риска. Мальчишка по-своему к нему даже привязался, а после истории с Ханом и почти-смертью Кирка вдруг исчез из поля зрения. Боунс хотел было найти его, убедиться лично, что с Павлом всё в порядке, но дела, Т. Кирк со счастливой мордой, их нежное воркование со Споком (когда случалось пересечься, бесило неимоверно, будто оба разом потеряли головы, даже остроухий зелёный зануда), снова дела, статьи, учёба…
И вот теперь повзрослевший и странно бледный Чехов сам стоял на пороге его комнаты.
– Будешь в дверях толочься?
Он шагнул в комнату, но садиться не стал, замер столбиком посредине. Руки сложил за спиной, нерешительно покачиваясь с пятки на носок.
– Доктор, я… могу говорить с вами не по уставу?
– Мы, как ты мог заметить, не на корабле. И сядь ты уже наконец, – МакКой подтолкнул к нему стул. – Что стряслось?
– Да, спасибо.
Кудрявое русское солнышко резво умостился на стуле, поставленном спинкой вперёд. Сцепил пальцы в замок.
– А по имени обращаться можно? – Вперился чистыми глазами прямо в глаза.
– Пожалуй, я от этого не развалюсь, – Боунс оглядел его с подозрением. Либо пришёл поговорить насчёт какой-нибудь романтической лабуды, вроде как спросить совета, либо… В любом случае, ничего хорошего. Теперь-то, когда ему девятнадцать стукнуло, можно было как раз перестать за ним присматривать. Не лучшее время, чтобы набиваться в товарищи.
– А поцеловать?
Боунс ошалел – и это слабо сказано. В тот момент, наверно, его можно было спокойно посадить в шаттл и доставить на корабль – не заметил бы перелёта, пока не оказался в знакомом помещении медотсека на «Энтерпрайз». А там отмёрз бы уже по инерции.
– По поводу дурацких розыгрышей обратитесь к капитану, – вырвалось само собой. – Он в этом большой специалист.
Паша, уже привставший и наклонившийся к нему, озадаченно моргнул.
– Розыгрыш? Да нет…
Потянулся к губам и даже уже коснулся, зараза.
МакКой отпрянул к стенке.
– Да что… ты что творишь?! – грозные интонации быстро одержали верх над растерянными, и если б вот так же было и с эмоциями, потому что в голове воцарился полный хаос. – Ты хоть понимаешь, что я тебя в полтора раза старше?!
– Я думал об этом, – Павел тряхнул кудрями. Вот точно влюблённо смотрит. – Меня не пугает. Я вообще очень много думал, док… Леонард.
Чехов поднялся со стула решительно (слегка резковато), подошёл, опёрся коленом о кровать и наклонился.
– Я тебе нравлюсь? – спросил прямо.
Хаос в голове начал укладываться. На смену ему пришла горечь. Жена, развод. Роман с Эйвери, который сначала сам ушёл в Звёздный Флот, затем затащил сюда и оставшегося без дома МакКоя. Три года учёбы, выяснения отношений, избегания отношений, мыслей о жене и дочери и мыслей о том, что развода бы не было, если бы он не связался с молодым врачом с работы, грустный взгляд то ли любимого, то ли нет человека, его обещание ждать, пока МакКой разберётся в себе, и их комканое прощание перед вылетом Эйвери в трёхлетнюю миссию на звездолёте «Колумбия». Теперь уже год прошёл, а у Боунса не хватало духу даже сообщение в «Интергалактике» ему передать, сказать, что ждать бессмысленно и чтобы он не тратил свою жизнь впустую. Леонард МакКой неспособен на нормальные отношения. Не – способен. Диагноз окончательный. Только как об этом написать, он не знал. Ещё были полуотношения во время миссий на «Энтерпрайз», в основном с медсёстрами. Все заканчивались ничем. Не хватало во всю эту кашу приплетать ещё и молодого лейтенанта. Только не когда тебе тридцать и ты окончательно запутался в этой дерьмовой жизни.
МакКой отстранил нависающего Павла.
– Ты молод, у тебя всё впереди, неизвестно, куда забросит жизнь. А если хочется счастья в личной жизни, то на твоё усмотрение, исключив меня, остаются ещё четыреста двадцать восемь… – Некстати вспомнились Кирк и зеленоухий, урвавшие утром минутку на складе за только что транспортированными коробками, – четыреста двадцать шесть членов экипажа «Энтерпрайз».
– Если ты мне сейчас не скажешь, нравлюсь или нет, я тебя поцелую. – Паша смотрел испытующе и упрямо.
– Не нравишься. – Боунс скрестил руки на груди. Внутри всё нехорошо смёрзлось. Но тесты на стрессовые психореакции он прошёл с хорошим показателем. Не должен дурить после отказа. Точно не должен же. – Доволен?
Светлые глаза Чехова снова недоумённо моргнули, но он не отстранился. Внимательнее разве что стал смотреть.
– Совсем-совсем?
– Да вы одурели все, что ли?! – взорвался Боунс, отталкивая его и поднимаясь с кровати. – Любовная лихорадка в заднице взыграла? – И, уже тише: – Я тебе ответил. Не нравишься. Если это все вопросы, брысь.
– Все.
Павел выглядел удивлённым и грустным. Опустил голову, выпрямляясь и разглаживая складки на обычных земных джинсах и футболке. Как бы не домашние.
– А ты мне нравишься, – упрямо. – Я ни о ком другом думать не могу и не хочу. Поэтому… – голову вскинул, – дай мне шанс. Хотя бы одно свидание.
Страшно захотелось что-нибудь швырнуть, но швырнуть можно было только падд, а на нём книга не дочитана.
Мальчишка предлагал ему себя. По сути-то. И где научился? Боунс начал подозревать Кирка. Обычно из всей самой большой херни торчали уши капитана, будь то космическая заваруха или мелкие неприятности на корабле. А что, насмотрелся милый мальчик семнадцати лет на похождения Джима, наслушался о том, что у бравого капитана на каждой посещённой планете по нескольку баб было (иногда сам Боунс тоже начинал в это верить) – и понеслось.
– Триббл тебе в задницу, я что, на клингонском выражаюсь? Нет!
– Не отстану же, – посулило это недоразумение. Губы сжаты. – При всех предложу.
– А я тебе при всех откажу. – Желание швырнуть хотя бы падд становилось нестерпимым.
– Ну и ладно.
Снова тряхнув кудряхами, Чехов вышел из комнаты.
Боунс порадовался, что обошлось малой кровью. И только сейчас сообразил, что «солнышко» поддал для храбрости.
Но Чехов заявился и на следующий день со смущённым видом. Извинился.
– Вы меня простите, доктор, – смотрел из-под кудрявой чёлки светло и упрямо. – Я вчера перегнул палку. Правда. Выпил немного.
– Я так и понял. – МакКой смотрел на него с подозрением. Хотя – признался. Уже лучше. – Предлагаю сделать вид, что я не видел, а ты не делал.
– Нет, я только за нахальство пришёл извиниться. – Помотал головой. – Остальное так же. Я в вас влюблён. Могу даже перечислить, чем вы лучше предложенных как альтернатива четыреста двадцати шести членов экипажа.
МакКой дальше слушать не стал. Молча поднялся и вытолкал его из комнаты, быстро заблокировав дверную панель личным кодом. С юного гения станется взломать кодировку минуты за три, и что делать в этом случае, Боунс не знал. Вместо милого мальчишки, застенчиво прячущего глаза на первом медосмотре при просьбе раздеться, оказался лейтенант Павел Чехов. Симпатичный молодой человек с нахальным чистым взглядом, настойчивый и упорный.