Часть шестая
Последние дни
Наконец прибыла замена и для нашего БТРа, а следовательно и для нас с Толстым. На смену БТРу пришла БМД «ивановцев» ранее прибывшая в Косово из России транзитом через Грецию. Мы тепло попрощались с парнями (за эти дни мы привыкли друг к другу) и двинулись в сторону аэропорта. Мы уже знали что наша служба здесь закончилась и через пару дней мы уедем обратно в Боснию. Чуть позже выяснилось что водители на некоторое время задержаться, то ли для передачи техники, то ли ещё для чего-то. Наша бронетехника пока что должна была остаться в крае. Двигатель БТРа ровно урчал у меня за спиной — я знал что слышу его в последний раз и от этого мне было грустно. БТР был для нас не просто боевой машиной — он был нашим домом и частью нашей жизни. Со своим БТРом мне предстояло расстаться навсегда. Конечно потом у меня было ещё несколько машин, и в Чечне, и в Боснии, но они мне не запомнились так, как запомнился мне мой первый БТР с номером 341. Всё «первое» как правило запоминается наиболее ярко.
Мы подъехали к зданию аэродрома, а затем проследовали на импровизированную стоянку БТРов. Поставив машину рядом с другими стоящими там БТРами мы стали вытаскивать свои пожитки. Выгрузив свои пожитки из БТРа я почувствовал себя черепахой вытряхнутой из панциря. Насколько я помню, на стоянке тогда были ещё не все приехавшие из Боснии БТРы. Другие машины либо находились по-прежнему на постах, либо стояли на какой-то другой стоянке. Стоянка охранялась часовым из числа прибывших из Боснии военнослужащих, попросту говоря «боснийцев», то есть нас.
Одной из отличительных черт боснийцев был нарукавный шеврон боснийской миротворческой бригады, который был голубого цвета и поэтому хорошо был виден на зелёном фоне формы. Другими не менее заметными приметами «боснийцев» были полное отсутствие дисциплины и положенного по уставу внешнего вида. Голубой шеврон вызывал ужас и ненависть наверное у всех вновь прибывших командиров и начальников. К тому времени наш «боснийский» батальон сильно деградировал. Никто ни кем по большому счёту уже не командовал, никто толком не знал кто и где сейчас находиться. Одетые кто во что горазд солдаты самостоятельно передвигались по территории аэродрома зачастую грубо игнорируя субординацию. Большинство бойцов уже не пили, но были и те, кто продолжал «полировать стакан». Мы очень устали за эти недели, но вовсе не усталостью, а длительными повсеместными пьянками объяснялся развал нашего блестяще выполнившего задачу подразделения. Не потеряв убитыми НИ ОДНОГО человека наш батальон полностью потерял свою боеготовность. Героев сгубило пойло. Самое чудовищное, что коварным врагам вовсе не нужно было уговаривать нас «употреблять внутрь», мы делали это самостоятельно и с большим желанием. Пили охотно и рьяно. Пили солдаты и офицеры. Пили тайно и не особо скрываясь. Пили потому что были приучены этому с детства. В частности лично я не раз, и не два, слышал от родного отца прибаутки на вроде «Пиво это хорошо, водка тоже, но дороже» и т. д. и т. п. Батя только словами не ограничивался, равно как и все мужики в окрестности. Врагам не нужно было нам ничего навязывать, им нужно было только подождать. Мы как будто были заражены каким-то вирусом, который в благоприятной обстановке успешно проявился.
В своё время генерал Кутузов предоставил французам возможность хорошо погулять в Москве и тем самым погубить самих себя. Мы тоже были своеобразными «французами». К счастью для нашей армии всё обошлось благополучно — для армии, но не для самих «французов». Последствия для нас были не столь катастрофическими как для солдат Наполеона, но убраться восвояси всё же пришлось и нам. Как я говорил, командование обещало дать каждому из «боснийцев» возможность послужить в Косово ещё минимум полгода, но посмотрев на то, во что превратился наш батальон командиры круто изменили свои намеренья.