Поляна была большая; на ней умещался их двухкомнатный домик, сарай для припасов, уличный туалет и небольшой садик, цветущий летом. Уильям вырубил лишние деревья и освободил метров пять пространства между хижиной и лесом. Мол, чтобы никто не подобрался к дому незамеченным.
Муж Мэтти был крепким рослым мужчиной, почти на две головы выше ее, с широкими плечами и крупными руками и ступнями. Волосы у него были темные, с проседью, а глаза – голубее льда на дне замерзшего ручья. Уильям стоял к ней спиной, но, будто почуяв ее, тут же обернулся, когда женщина вышла на поляну. В руке он держал тяжелый деревянный топор.
Мэтти шла к нему, а он молчал и ждал ее с вопросительным и нетерпеливым выражением лица, по которому она сразу догадалась, что сделала что-то не так.
– Я наткнулась на мертвую лису, – сказала она в свое оправдание. – Но во все капканы попались кролики.
Мэтти решила, что предвкушение сытного ужина отвлечет мужа, но ошиблась.
– Зачем ты возилась с какой-то лисой? – спросил он. – Я же велел проверить капканы и сразу возвращаться.
Мэтти закусила губу. Это была ловушка. Если она не ответит, Уильям рассердится. Попытается объяснить – тоже рассердится.
– Так что?
Надо хотя бы попытаться объяснить, подумала она. Может, в этот раз муж поймет.
– Кто-то убил лису и бросил ее там, – проговорила Мэтти.
Он прищурился.
– Какой-то человек? В лесу?
– Нет, нет, – поспешно ответила она.
Мэтти знала, как старательно Уильям скрывает местонахождение их дома от всех и как расстраивается при малейшем подозрении, что рядом были люди.
– Там остался след, похожий на медвежий; вот только я таких больших медведей в жизни не встречала.
Уильям перестал сжимать челюсти. Он, кажется, обрадовался, что это был не человек.
Увидев, как муж слегка расслабился, Мэтти тоже расслабилась, и зря – оказалась не готова, когда он бросил топор на снег и занес кулак.
Искры посыпались из глаз; вкус крови окутал язык. Стало холодно.
«Ты сидишь на снегу, вставай, а то юбка промокнет», – подумала она.
– Забыла правило? Найдешь что-то необычное – сразу возвращайся домой.
Уильям, казалось, совсем не злился, но он всегда говорил спокойно. Никогда не кричал; ничто никогда не предвещало удара.
– Я решила сначала проверить капканы, – пролепетала Мэтти.
Она знала, что нужно вставать, но пока она сидела на земле, до нее было труднее дотянуться.
– Вот в чем твоя проблема, Марта…
Муж назвал ее полным именем, а это не предвещало ничего хорошего.
– Ты ничего решать не должна.
– Да, извини, – пробормотала Мэтти.
Он сверлил жену взглядом, словно прикидывая, достаточно ли наказал ее за проступок.
– Отнеси кроликов в дом и освежуй, – велел Уильям. – Когда закончишь, сходим к этой мертвой лисе.
– Да, – ответила она, вставая со снега.
Чулки намокли чуть выше ботинок. Ей бы переодеться, но если муж зайдет с дровами и увидит, что она занимается чем-то другим, а не кроликами, жди беды.
С напряженными плечами Мэтти поспешила к двери хижины и сумела выдохнуть, лишь когда услышала свист и удар топора. Значит, Уильям не пошел за ней следом.
Она сняла ботинки, поставила их в прихожей и принялась свежевать и разделывать кроликов, чтобы после их приготовить. Кролики попались маленькие, работы было немного, но Мэтти знала: муж ждет, что она управится очень быстро.
Только не разозли его снова. Делай, что велено.
Но она снова отвлеклась, как с ней часто бывало; мысли начали блуждать, и Мэтти пришлось одернуть себя, чтобы Уильям не застал ее за витанием в облаках. Руки ловко разделывали кроликов, но мысли улетали туда, где им находиться было запрещено.
Вошел муж и окликнул ее с порога:
– Готово?
Мэтти знала, что он не хочет снимать заснеженные сапоги, чтобы потом опять их надевать. И не потому, что жене пришлось бы вытирать воду с пола, а потому, что ему было лень возиться со шнурками.
– Почти! – крикнула она в ответ.
– Не копайся там, – сказал Уильям и снова захлопнул дверь.
На самом деле Мэтти уже закончила, но хотела урвать лишнюю минутку, чтобы умыться и собраться с духом. Она снова думала о том сне – сне, в котором слышала песню (что-то про голубя или голубку; есть такие большие черные штуки, и из них льется музыка, которая хранится на таком серебристом диске, но… это же глупость какая-то. Одно слово – сон, как Уильям всегда и говорил).
Ее муж считал, что музыку слушают только грешники, и, с тех пор как стала с ним жить, она ни разу не слушала музыку.
Мэтти опустила руки в таз, наполненный холодной водой, оттерла кровь, пытаясь стереть и воспоминания о сне. Уильям словно чуял, когда она думала о сне, как будто тот оставлял после себя запах. А сегодня муж и так злится. Если она выйдет на улицу с затуманенными сном глазами, он рассердится еще сильнее.