КОСТЕР ДЛЯ СВЕРЧКА
Фантастическая повесть
Памяти старшего друга, большому мастеру и моему Наставнику Аркадию Натановичу СТРУГАЦКОМУ посвящаю.
Предисловие
Первая книга увлекательного и обширного, произведения «Костер для сверчка» не только захватывает читателя своей детективно-фантастической остротой, но и заставляет задуматься о диалектике общественно-социального устройства общества, роли в нем активно-волевого начала, руководящей социальной идеи.
Катастрофическая неустроенность и безнравственность сегодняшней действительности, представленная прежде всего через фигуру центрального персонажа Ростислава, предстает в исторической протяженности и единстве как прошлой эпохи (революция, гражданская война) так и будущего (пришельцы на космическом корабле). Прошлое, настоящее и будущее сведены вокруг настоящего бытия, вокруг проблемы: чем обусловлена та или иная модель социального устройства общества.
Произведение начинается с драматических событий гражданской войны (гибель отряда Манохина), где в батальных сценах рождается мотив предательства, разрастающийся сначала незаметно, но потом все явственнее до всеобщей значимости, до постановки проблемы: в чем причина социальной катастрофы социалистической модели общества?
Ростислав, живущий в пласте настоящего, связан с прошлой эпохой не только по линии преемственности поколений (он продолжатель своего деда, участника гражданской войны), но и как представитель новой генерации, поставленной перед необходимостью осмысления причины социальной трагедии (как идеи предательства исторической эволюции, исторической закономерности развития общества). Вместе с Ростиславом в произведение входит фантастически-детективный элемент. Нож с костяной ручкой, таящий в себе загадку прошлой эпохи, становится одной из предметно-образных деталей, из которых цементируется композиция фантастического детектива.
Образ Ростислава становится несущей опорой в композиции повествования. В реальную пластику персонажа естественно и плавно вплетается чудодейственная способность не просто исцелять, но и воскрешать умерших. Это позволяет автору сделать разворот композиции не столько в детективно-фантастическом плане, сколько в социально-историческом.
Ярые сталинисты во главе с очкастым стараются использовать дар героя для реставрации деспотически-насильственной модели общественного организма. Увлекательный детектив приобретает черты социальной проблематики, чрезвычайно актуальной для нашей современности, для объяснения трагедии русского и других народов в рамках нашей эпохи. Читатель попадает в более отдаленное прошлое, где сталкиваются две общественно-социальные структуры: древнее родовое жизнеустройство (Шиш) и космические пришельцы (Длинноногая, Пятнистый и другие), которые навязывают насильственно более цивилизованную, совершенную, по их мнению, структуру общества. Но все это приводит к социальной драме и взаимоистреблению как тех, так и других.
Автор увлекательно и интересно углубляет свои мысли, подключая разные эпохи, и проблематика начинает приобретать не просто социально-историческое, но и философски-всеобщее звучание: трагедия насильственно-волюнтаристского внедрения социальной модели, нарушающей пластически-закономерное историческое движение общества.
Философское углубление авторской мысли достигается и другой композиционной особенностью: философско-публицистическими авторскими размышлениями.
Ради справедливости нельзя не заметить, что в начале первой книги они носят несколько банальный, сиюминутно-газетный характер, острота которого притупляется при сегодняшнем чтении. Размышления о бюрократически-терроризирующей системе наробраза и другие некоторые погрешности не закрывают для читателя поистине захватывающую картину детективно-фантастического развития философско-социальной проблематики, решающей острейшие проблемы нашего времени, народов бывшего образования — СССР.
Перед читателем разворачивается картина философско-социальной образной мысли, реализованной в рамках публицистического детектива, чтение которого должно, по мысли автора, разворошить и растревожить душу читателя картиной, полной поэзией мысли.
Село Майма. 1982-1991 гг.
Часть первая. ШАГ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
«Мир и так достаточно велик и сложен, чтобы впутывать еще всевозможную чертовщину».
Румяный, как поджаристый сухарь, лоскут ситца провисел недолго. Разношерстные отряды переполнили далекий город, шумно просочились на окраины, наколобродили по усадьбам и — разом выплеснулись дальше — в сторону гор.
Напирающие по тракту колонны людей, раззадоренные редким сопротивлением, в несколько дней прошли по волости, а затем покатились к самой границе, более никем не сдерживаемые.
Селение тяжко перевело дух, в очередной раз освободившись от вооруженного мужичья — несговорчивого, отупевшего от гражданской бесприютности, раздраженного зудом немытого тела, в безвременьи растерявшего равновесие духа. Однако желанного спокойствия не наступило.
По окрестностям жителя стерегла новая пагуба.
Накипью поверх крутого варева ходила банда «черных». Обесценились керенками, отощали до размеров почтовой марки, извечные человеческие связи. Банда поспевала на десятки верст в округе, скрадывала всякого, кого нужда или иная потреба уводила из села, обухом топора выкрещивала жизнь любого, отличного от собственного, цвета: белого ли, красного ли, зеленого — все равно.
В окружающих село перелесках убивали: за пару поношенных сапог, да скромный харч, наконец, чтобы избыть собачью горечь за рвущуюся под ногами землю.
Слухи ходили страшные. От них ртутью тяжелела в жилах кровь. Стиснутые страхом улицы жались одна к другой. Ночью никто не выбегал на двор, облегчались осторожно, в сенях, над приготовленной с вечера бадейкой.
Минул месяц, как тощавший отряд Манохина отошел за Аю. Восьмерка людей, считая с Павлом Пантелеевичем, береглась стычек с нахрапистым противником. Отчего засела в глуши. Немного навоюешь с тройкой латанных бердан да штучным ружьем учителя против пулемета и двадцати сабель подпоручика Рожнова. Конечно, манохинцы — народ не случайный, кряжистый, по-мудрому лукавый. Но и подпоручик три года германской не кантовался в тылу, окопной мурцовки хлебнул по обе ноздри. Такой голым задом на угли не сядет. Зажал... сиди за пеньками да жуй рябину без сахара. Оно известно: пустая ложка силу тянет.
В распадок, где постились партизаны, и прежде мало кто заглядывал. Место скучное, в стороне от звериных троп. По бокам — темно от прошлогоднего боданового листа, еще не траченного на заварку и похоронно свисающего меж трещиноватых каменных лбов. Снег не держался, сползал с чуть не отвесных склонов, притапливая понизу изъеденные грибом березы, за которыми проглядывал молодой осинник. Вода в заболоченном ручье противилась вялой зиме и продолжала плескаться через подпруживающий русло валежник...
Резь в желудке слегка отпустила, когда в распадок заявился Коляныч.
Манохин маялся животом вторые сутки. Иногда боль сходила на нет. Тогда разом легчало, хотелось действовать, что-то предпринимать. Но вскоре рези возвращались, выматывая душу, старшой начинал скрипеть зубами.
Коляныч примостился на пеньке у шалаша. Оглядев nocepeвших с лица отрядников, сочувственно вздохнул.
Манохин заворчал:
— Наведешь паразитов, леший. Нанесет твоим следом подпоручика. Даром рази держит подле себя Штанаковых? От тех братовьев не оторвешься... Хоть лисьим хвостом обзаведись, достанут гузно.
Коляныч сморщился, спрятал по-молодому острые глаза, а мужики выжидающе посмотрели на тощую дедову торбу.
— Нету, страдальцы, нету хлебова. Нынче весело соваться, что на погост без отпевания. Тама-ка Посельский лютует. Аж начальником милиции. Он, — Посельский, — нынче правой рукой у подпоручика и ко мне его веры нет.