Мы положили тело Славика перед поездом на плащ- палатку. Я вывернул все его карманы. Кроме письма- треугольника, написанного на обертке от концентрата, в них ничего не оказалось. Он не успел его опустить в почтовый ящик,— вернее, его негде было опустить. Я бережно положил письмо в свой бумажник. Потом снял с груди Славика комсомольский значок. «Если придется побывать в его городе,— решил я,— отдам значок той девушке, которой было адресовано письмо...» Я сказал об этом комиссару. Он кивнул в знак согласия и коснулся рукой моего плеча. Рядом слышался звон лопат. Это солдаты собирались копать могилу. Раздался какой-то шум.
— В чем дело?— спросил комиссар.
Я взглянул в ту сторону, откуда слышались возбужденные голоса.
Ефрейтор Юнусов — парень с круглым и плоским, как луна, лицом и косыми глазами-щелочками — подталкивал какого-то мужчину в сереньком пиджачке. Тот озирался по сторонам, что-то горячо объяснял Юнусову. В левой руке мужчина держал чемодан.
Комиссар подошел к ним.
Юнусов начал объяснять:
— Я иду, он сидит, спрашивает у железный дорожник: когда пошла поезд? Я его схватил. Он не пошел. Я говорю: стреляй буду. Он испугался. Вижу: плохая человек. Я говорю: пуля в спину, пошел-пошел...
Человека с чемоданом подтолкнули к ступенькам штабного пульмана.
Я заскочил вслед за ним в вагон.
Спандарян сидел у круглого стола. Рядом, на постели, лежал пояс с маузером в деревянной кобуре. Испуганный взгляд задержанного остановился на маузере.
Начальник усмехнулся и постучал в стенку соседнего купе. Это купе занимали люди, которые, как мы, уходили на задание, хотя не были подрывниками.
Туда-то и постучал Спандарян. Он крикнул через стенку:
— Войткевич! Загляни-ка сюда! Тут, по-моему, по твоей части!
В дверях появился высокий сутулый военный с двумя шпалами в петлицах. У него было узкое утомленное лицо.
Он уселся рядом со Спандаряном. Внимательно осмотрел задержанного.
— Ну-с?
Тот задрожал:
— Я ничего... Я хотел... Думал, этот поезд до Сальска... Наше учреждение сейчас в Сальске... Я отстал... Семья, знаете... И дела... задержали...
Губы Войткевича приоткрылись и снова сжались. Лицо оставалось непроницаемым.
Человек в пиджачке задрожал еще сильнее; он потупил глаза, взгляд его снова остановился на маузере. Он смотрел на маузер, не отрываясь.
— Так вы, значит, эвакуировались?— ровным голосом спросил Войткевич.
— Да, я эвакуировался... Догонял свое учреждение... Эшелон ушел днем... А я опоздал.. Прибежал ночью на станцию... Вижу, стоит поезд... А отсюда все поезда идут до Сальска... Я забрался под брезент и уснул... А утром вижу — не едем... Я открыл брезент... Мимо идет железнодорожник... И я спросил, когда отправляется поезд... И тут меня схватил ваш боец...
— А что же вы эвакуировались так налегке?
— Не успел, хлопоты... целый день...
— А где же вы работаете?
— Я... видите ли...
Он замолчал, не в силах отвести взгляда от маузера.
— Так, так... А куда вы едете?
— В Ташкент... Но в Сальске...
— А что у вас в чемодане?
— Белье... Книжки разные...
— Так, так... А ну-ка, откройте его.
— Я... видите ли... впопыхах оставил ключ...
— А вы поищите по карманам.
Человек в пиджачке ощупал карманы и сокрушенно покачал головой:
— Нет... Потерял...
— Ничего, ничего. Это бывает. Мы поможем делу — у нас есть универсальный ключ.
Войткевич кивнул Юнусову. Тот штыком разворотил замок и приподнял крышку.
Человек в пиджачке вскочил, потом сел обратно и закрыл глаза руками.
Из чемодана выпирали пачки денег. Меньшей купюрой были красные тридцатки.
— Так, так... Значит, белье, книжки? А теперь что скажете?
Человек в пиджачке бросился на пол, стараясь обхватить ноги Войткевича.
— Пожалейте! Не губите! Жить хотелось!
Чувствуя, что теряю самообладание, я шагнул к нему и закричал, указывая за окно, где на плащ-палатке лежало тело Славика Горицветова:
— А ему жить не хотелось, сволочь? Не хотелось?!
Спандарян оборвал меня:
— Воентехник второго ранга! Прекратить истерику!
И вдруг Войткевич вскочил и тоже закричал:
- Этому мальчику жить не хотелось?! А всем тем, кого убили за эту неделю в Минводах, жить не хотелось?! Тебе своя шкура дороже Родины?! Взять!
Я вышел из вагона, шатаясь. В моей голове не укладывалось, что первым врагом, с которым я столкнулся на фронте, оказался русский. Я вспомнил уголовника, которого мы задержали в Алма-Ате. Эти люди всаживали нож в спину Родине; один шаг их отделял от фашистов.