Не знаю, когда бы мы с ней еще встретились, если бы я не увидел ее однажды в нашем зале перед началом кино. Держась за плечи подруги, она весело разговаривала с ребятами. Увидев меня, Иришка вспыхнула. Когда я поклонился, она подошла ко мне, оставив подругу, и смущенно спросила, почему меня не было видно эти дни. Я сказал, что болела нога.
— Бедненький, — произнесла она участливо, и мы первый раз встретились взглядами. И оба смутились.
Она проговорила:
— Я хотела послать вам записку, но вы мне не назвали даже своего имени.
Я сказал, как меня зовут.
— А вы вспоминали обо мне? — спросила она.
— Все время.
Она незаметно и торопливо пожала мне руку.
По-моему, мы оба только и ждали, когда начнется кино...
Едва выключили свет, как она сама сразу же отыскала мою руку и прижалась ко мне горячим плечом.
После кино я пошел ее провожать. Мои костыли гулко стучали по деревянным тротуарам. В небе висел желтый серпик луны. Где-то журчал ручей.
Иришка остановилась около низенького темного домика. Лениво тявкнула собака во дворе и звякнула цепью.
В свете луны я увидел бледное Иришкино лицо; тень от ресниц падала на щеки; может, от этого глаза ее казались большими... Я сжал ее лицо ладонями и неловко прикоснулся к нему губами. Она не оттолкнула меня, молча обняла за шею и поцеловала долгим поцелуем, от которого у меня перехватило дыхание. С грохотом упал костыль, и когда я наклонился за ним, Иришка чмокнула меня в висок и побежала.
— Ты куда? — спросил я прерывающимся от волнения голосом.
Она остановилась. Закинув руки за голову, поправляя прическу, сказала, смеясь:
— Неужели ты думал, что я здесь живу? У нас тоже казарменное положение. Как и тебе, придется сейчас отчитываться за опоздание. Спокойной ночи!
Она сделала несколько шагов, потом обернулась и сказала:
— Ты возвращайся через окно. Мне тоже девчата откроют.
Я смотрел, как она бежит вдаль по сонной улице.
Впервые мне пришлось возвращаться в госпиталь испытанным другими способом — через окно в бывшей раздевалке, превращенной в склад сестры-хозяйки, и через бильярдную.
Разные мысли лезли ночью мне в голову. Чтобы уснуть, я решил выкурить папиросу у окна. Дым извивающимися струйками тек кверху. В вышине переливались звезды. Луны не было видно, но из-за крыши падал ее свет. На волейбольной площадке лежали тени от столбов. Я спрашивал себя, люблю ли я Иришку, и старался уверить себя, что нет. Однако стоило мне вспомнить о ее мягких теплых губах, как я уже ни в чем не мог разобраться.
Странными были наши дальнейшие встречи. Мы стеснялись глядеть друг другу в глаза, разговаривали на «вы». Даже когда я шутил и называл ее Ириской вместо Иришки, она смотрела на меня настороженно, и я не мог понять по выражению ее лица, улыбнется она в следующее мгновение или обидится. Но во время кино все было так же чудесно, как и в первый раз, а если мне удавалось ее провожать, мы переходили на «ты»... Как-то она спросила меня, когда мы сидели на скамейке:
— Помнишь, как мы с тобой познакомились?
— Конечно. Как хорошо, что нам помог случай, — сказал я, не выпуская ее руки.
— Ой, какой ты смешной! — воскликнула она и, выдернув пальцы, хлопнула в ладоши. — Глупый, да это я бросила нарочно: ты мне понравился.
Она взъерошила мне волосы.
— Серьезно? — спросил я удивленно. — А если бы я не поднял записную книжку?
— Поднял бы, — возразила она уверенно.
Хотя мне польстило, что я ей понравился до знакомства, но вся история почему-то оставила горький осадок. И когда Иришка пригласила меня на вечеринку, которую их девушки устраивали в субботу, я отказался.
— Почему? — удивилась она.
— Поздно. Если вы собираетесь к десяти, то, значит, долго засидитесь. А ты знаешь, что у нас в одиннадцать отбой.
— Раньше нельзя. Мы идем к зенитчикам. Два знакомых офицера снимают частную квартиру. А они до десяти дежурят... Пойдем? Будет весело. У ихней хозяйки есть патефон.
— Нет. Знаешь, как-то неудобно объяснять дежурному врачу, почему пустовала твоя койка.
— Ну-у, — протянула она разочарованно.— А ты попроси увольнительную. Придумай что-нибудь. Скажи, что родственники приехали.
— Нет, я так не умею.
Она убрала руку с моего плеча и отодвинулась.
— Не придешь?
Я отрицательно покачал головой.
Тогда она поднялась со скамейки.
Я бы не удивился, если бы она ушла, не попрощавшись. Но она честно решила испробовать все методы, чтобы уговорить меня.
Сорвав стручок акации, она сделала свистульку и, наклонившись, по-озорному свистнула мне в лицо. Потом отшвырнула стручок, прижалась ко мне, взъерошила мои волосы.