— Сделаешь это ради меня?
Я вспомнил записи в книжке, вспомнил, что она нарочно была брошена к моим ногам, и у меня опять стало горько на душе...
— Что ты за парень? Любой бы сделал это ради девушки, — сказала она обиженно.
«Володя бы сделал... — подумал я.— Но ведь не ради нее, а ради Лады..» И промолчал. Мне хотелось, чтобы Иришка ушла.
И она, словно прочитав мои мысли, не замедлила это сделать. А я сидел, облокотясь на костыли, и слушал, как удалялись ее шаги.
«Все кончено», — сказал я себе с усмешкой.
Однако утром не удержался и спросил у нашей нянечки, не знает ли она, где живут офицеры-зенитчики.
Мир Раменки был тесен, и она знала.
После ужина я ушел за поселок. Прислонившись к стогу сена, смотрел на трубы ГРЭС. Вечер был настолько ясным, что я мог сосчитать их все. Вскоре стекла станции засверкали расплавленным золотом. Незаметно начало смеркаться. На небе появилась первая звезда. Крупная, она мерцала зеленоватым светом. Когда совсем стемнело и звезды высыпали на небосклоне, я поднялся. Подходя к поселку, я почувствовал, что ноги мои промокли от росы.
Звуки патефона заставили меня остановиться и сесть на лавочку у соседнего дома. Рядом, в палисаднике, белели цветы табака. Их запах был так резок, что перебивал все остальное. Я протянул руку сквозь реечки и сорвал один цветок. Он пах дурманяще.
Зачем я тут сидел, я не мог бы себе объяснить...
Но вот звякнуло кольцо у соседней калитки, и вышла Иришка. На ней было то же платье, в котором она явилась в первый раз в кино. Она сделала несколько шагов вдоль палисадника, но вернулась и потому не заметила меня. Постояла у ворот. Снова скрипнула калитка.
Вполне возможно, что Иришка ждала меня. Но я не мог пойти к ней. Я вспомнил, как нам было неловко встречаться днем, как мы избегали смотреть друг другу в глаза... Нет, очевидно, это была не любовь... Тогда не лучше ли сразу поставить на нашей игре точку?.. Я вздохнул и, поднимаясь с лавочки, подумал, что от этого решения мне не очень-то легко. Потом я вспомнил Асю и подумал, что совсем не тоскую по ней. То же самое будет и теперь —- пройдет несколько месяцев, и я забуду Иришку... Другое дело, если бы мне встретилась такая девушка, какая встретилась Володе... Хватит, точка! «Если хочешь, чтобы тебя полюбила девушка, похожая на Ладу, будь таким, как Володька, — сказал я себе. — Он вернулся на фронт, а что ты сделал для этого?»
Я казался себе сейчас маленьким и ни к чему не пригодным. Одиночество давило меня, как гора. А ведь даже под Ленинградом, когда пришло известие о маминой смерти, я находил силы разговаривать с Гольдманом. Почему же теперь меня не тянет к окружающим? Ведь это такие же люди, что и в блокадном госпитале. Вон с каким ожесточением они разрабатывают планы вторжения в Германию — ни дать, ни взять стратеги-маршалы! Какие казни они придумывают Гитлеру! Как бы мы смеялись с Володей над их нецензурными вариантами!.. Неужели все оттого, что сейчас все так определенно стало с моей ногой? Или от безделья?.. Счастливец Володька — вернулся на фронт... И он делает свое дело, чтобы ускорить победу! А что сделал я для этого?..
Я вытягивал ногу, с ненавистью смотрел на нее. Потом разбинтовывал.
А утром перечитывал Володины письма. В каких переплетах он побывал за это время, а давно ли врачи говорили, что ему нечего и мечтать о возвращении на фронт!..
Нога по-прежнему напоминала пилу, но той боли, которую я испытывал еще совсем недавно, уже не было. Хуже обстояло дело с пяткой. Но я отставил в сторону костыли и взял у соседа палку. Боль волной хлынула через грудь и остановилась в голове. Я решил, что пройду коридор из конца в конец, но едва смог дойти до дверей палаты.
Лечившая меня докторша, появившаяся на пороге, посмотрела на меня и произнесла сердито:
— Ваше упорство достойно другого применения, Снежков. Надо ложиться вовремя спать, это будет полезнее для ноги. Мне сказали, что ваша койка опять пустовала после отбоя. Это уже в который раз.
— Мне было нужно выйти,— возразил я угрюмо.
— Смотрите, если я узнаю, куда вы выходите, я откажусь лечить вас. Думаете, мы вас госпитализируем из- за ваших красивых глаз? Для вашей же ноги все делается!
Наш разговор, наверное, кончился бы ссорой, если бы в дверях не появился начальник отделения.
Взглянув на палку в моих руках, он воскликнул с удивлением:
— Ну-ка, ну-ка, покажись мне! Ты что? Отказался от костылей? Ну, брат, ты в ноги должен поклониться Алевтине Ивановне, — он кивнул на докторшу. — Она чудо с твоей пяткой сделала... Ну-ка, пройдись.