Прямо в кассе Дома Союзов я взял билеты на бокс и из автомата позвонил Ладе. Она уже была дома. Сейчас, сказали мне, она подойдет.
Стараясь сдержать дрожь в голосе, я произнес:
— Ладочка, это я, Саша Снежков. Здравствуй.
В трубке, кроме треска, ничего не было слышно. Потом раздался глухой растерянный голос:
— Здравствуй, Саша. Ты откуда говоришь?
Я объяснил.
— Хорошо, я сейчас приеду. Только договорюсь с соседями, чтобы тебе можно было переночевать.
— Не надо, Ладочка, — сказал я.— У меня все в порядке.
Когда я повесил трубку на рычаг, огромное спокойствие охватило меня. Я выбрался из толпы и, прислонившись к цоколю дома, закурил папиросу из заветной пачки. Сегодня я мог позволить себе эту роскошь. Мне нравилось высокое здание, которое стояло по ту сторону улицы, мне нравились принарядившиеся к вечеру москвичи, мне нравились проносившиеся с шелестом троллейбусы.
Ладу я сразу узнал. Стройная, как лозинка, она пробиралась сквозь толпу. На ней было старенькое легкое пальто в талию и берет.
Мы взялись за руки и долго глядели друг на друга. Толпа нас обтекала, люди толкали нас, наступали нам на ноги, но мы ни на что не обращали внимания...
Когда мы сдавали пальто и шинель в раздевалку, вестибюль почти опустел. Электрический звонок прозвенел два раза. Мы поднимались по белой широкой лестнице одними из последних. Свои места мы уже отыскали при выключенном верхнем свете. Усаживаясь, я покосился на Ладу. Лицо ее мне показалось спокойным, но круги вокруг глаз были еще синее. Очевидно, она часто плакала.
Я отыскал ее руку и молча пожал.
Она вздрогнула.
Я почти все время смотрел на нее сбоку, хотя на ринге происходили интересные схватки. В конце концов Лада заметила мой взгляд и кивнула в сторону сцены. Однако бокс не шел мне на ум. Я думал о своем друге, о неудавшейся Ладиной жизни. Только в самом конце, когда со сцены объявили имя знаменитого боксера, я перестал смотреть на Ладу. Но зрелище, кроме огорчения, мне ничего не приносило. Оно бередило мою рану, подчеркивало, что на спорте для меня поставлен крест. Что ж, никого винить нельзя в том, что я стал инвалидом. Однако обидно, что эти боксеры всю войну просидели в тылу... Если бы моя жизнь сложилась, как у них, я сейчас, наверное, тоже бы выступал на столичных аренах... Мои мысли расплывались, я не мог ни на чем сосредоточиться, мой взгляд останавливался то на Ладе, то на дерущейся паре.
Потом я неожиданно поймал себя на том, что не спускаю глаз с ринга. Да, хорош был молодой парень, сражающийся с прославленным бойцом: он уже на протяжении двух раундов оказывал ему великолепное сопротивление. Я незаметно для себя наклонился вперед. Но вот стремительный удар бросил парня на канаты, и в публике закричали: «Повис!» И сразу после этого закончился раунд. Только тут я вспомнил о Ладе.
— Тебе не скучно? — спросил я извиняющимся тоном. — Не ругаешь, что вытащил тебя сюда?
— Нет. Этот молодой — до чего он упрям!
Я подумал, что она права. Во втором раунде он дрался так же хорошо, как и в первом. Но все-таки это разве чего-нибудь значило, когда он имел такого противника? Молодой не был достаточно опытным, чтобы не проиграть этот бой. Если я не ошибаюсь, он уже дважды побывал в нокдауне: один раз лежал, другой — стоял на колене; часто он ударялся спиной о канаты. Тогда в публике кричали: «Повис!» Но я мог поклясться, что парень ни разу не висел на канатах.
— Он проигрывает? — спросила Лада.
— Да.
— Вот никогда не думала, что проигрывающий может вызывать восхищение.
Молодой сидел в углу перед нами, и мы могли хорошо его рассмотреть. Он откинулся, положил руки на канаты и закрыл глаза. Пот стекал по его лицу. Один из секундантов, высокий, худой, в полосатом пуловере и серых спортивных штанах, обмахивал его полотенцем. Другой, в свитере, оттягивал резинку его трусов. Очень домашнего вида человек стоял над боксером и гладил его плечи. Это был тренер. Он еще ни разу не наклонился к своему боксеру, чтобы сказать ему что-нибудь на ухо.
Противник сидел в противоположном углу. Встретив на улице, я бы его, конечно, не узнал. Но здесь, на ринге, он очень походил на свои портреты. Даже было удивительно, что он не изменился. На его переносице белел шрам — память о схватке, в которой он уступил звание абсолютного чемпиона страны. До этого он был непобедим. Он выигрывал все встречи в Чехословакии, Финляндии, Норвегии, Дании, Польше. Побили его в тридцать восьмом осенью, когда я начинал второй курс в институте. Помню, мы много об этом говорили с друзьями.