Через минуту был произведен обмен ценностями: волосатый получил деньги, я — табак. По-моему, мы оба остались довольны.
Когда я развернул эти коробки дома и поставил их симметрично рядом с диском, мне стало удивительно весело. Тут же я положил шерстяную кофточку. Все-таки до чего приятно делать подарки! Гораздо приятнее, чем получать! Я посмотрел на диск и рассмеялся: «Очевидно, тебе приятно делать подарки, не только другим, но и себе?» Я взял диск со стола и взвесил его на руке.
— Милый будущий друг, — прошептал я вслух.
Это было уж совсем глупо. Однако я не мог остановиться:
— Дружок ты мой маленький! Мы сразимся с тобой? А?.. Как ты думаешь, кто кого?..
Но это настроение как рукой сняло, когда я увидел Ладины печальные глаза. Однако она больше не плакала. Она очень спокойно говорила о Володе, пересказывала его письма с фронта; мы вспоминали госпиталь, их дежурства у моей койки.
Когда я расставался с ней, мне показалось, что она была спокойна. К подарку она отнеслась равнодушно и только сделала вид, что обрадовалась. Мы обещали друг другу писать. Она проводила меня до трамвая. Поцеловала в щеку, и я уехал.
Ночь я провел без сна. А утром, дождавшись, когда Петр Васильевич уйдет по делам, поднялся. Неожиданно я обнаружил себя перед зеркалом в умывальной комнате. Одна щека была выбрита, на другой подсыхала и лопалась мыльная пена. Я вздрогнул и словно очнулся. Торопливо добрившись, спустился пообедать. Потом положил диск в пустой вещмешок.
Все было в порядке.
Я посидел за столом, сжав голову руками и бессмысленно глядя на чернильный прибор. Подвинул лист бумаги и написал записку Петру Васильевичу. После этого положил на его подушку одну из коробок с табаком и прикрыл ее запиской.
Надев шинель, я закинул на плечо вещмешок и взял в руку палку.
Внизу я отыскал парня с пустым рукавом и сказал ему, что уезжаю.
— Передай, пожалуйста, своему отцу, — сказал я, подавая коробку с табаком. — Подарил бы и тебе, да ведь обидишься. — Я хлопнул его по плечу.
Он встал и хлопнул меня в ответ.
— Обижусь.
— В том-то и дело.
— А ты на моем месте не обиделся бы?
Я рассмеялся.
—Ну, вот, — сказал он.— Видишь этого типа? Вон— сидит в пыжиковой шапке. Сотню мне сейчас давал. Я чуть не въехал ему в зубы.
— Осторожнее на поворотах.
— Да и то уж даю тормоз. Ну, так что, уезжаешь?..
— Да.
— Ну, бывай здоров. Заходи сюда в любое время, когда приедешь в Москву.
— Спасибо. Ну, большой поклон отцу.
— Бывай! Счастливо!
Мы пожали друг другу руки. Когда я обернулся в стеклянных дверях-вертушке, он стоял в вестибюле и весело смотрел на меня. Я отправился в метро.
На платформе колыхалась толпа. Видимо, только что пришел поезд. Был час пик. Но не было смысла пережидать. Меня втолкнули в вагон. На следующей остановке в дверь протискались двое мальчишек. Я потеснился и освободил им место.
— Фронтовик, — шепнул один другому.
— Бывший, ребята, бывший, — улыбнулся я. — Куда держим путь?
Они ехали в кино.
Я порылся в кармане и вытащил книжку билетов метро.
— Держите, мне больше не понадобятся.
— Вы уезжаете из Москвы?
— Да.
— Возьмем? — спросил один.
— Возьмем, — согласился другой.
Я спросил, какую картину они собираются смотреть. «Пархоменко»? Видел ли я ее? Как же! Там еще есть такая песенка: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить».
— А вы один доберетесь? Может, вас проводить до вокзала? У нас есть время.
Я шутливо натянул кепку на нос малышу.
— Ну, что ты. Доберусь.
— Нам все равно в ту же сторону ехать.
В центре выходили почти все, и меня чуть не вытолкнули из вагона. Потом толпа швырнула меня обратно, прижала к стене и оттерла от ребят. Кто-то ударил по моей ноге. От боли я закусил губу и вцепился в поручень.
Когда подъезжали к Курскому вокзалу, у меня из-под руки вынырнули оба дружка.
— Ну, как жизнь? — спросил я.
— Подъезжаем.
Они вышли со мной на платформу.
Я похлопал одного из них по плечу.
— Поезжайте с обратным поездом.
— Нет, мы вас проводим.
— Поезжайте, поезжайте.
Ребята переглянулись и решили остаться. Мы попрощались.
Эскалатор был пуст, поднимался я один. Через площадь шел медленно. Рычали автобусы и грузовики.