Настя уткнулась в ладони, зарыдала...
Я снял телефонную трубку и попросил вызвать боль- лицу. Дежурная сказала мне, что с мальчиком плохо, и посоветовала поговорить с лечащим врачом.
Случись что со мной, я никогда бы не отважился позвонить на квартиру к врачу, тем более, что час был поздний. Но здесь речь шла о жизни ребенка.
— Простите, что я вас беспокою. Говорит старший инженер Снежков. Меня интересует состояние мальчика, оступившегося в воду три дня назад. Это сын уборщицы из общежития ИТР.
— Воспаление легких. Организм подорван голодом. Сопротивляется плохо... Вы зайдите ко мне утром в больницу — поговорим.
Я, как мог, успокоил Настю. Потом меня вызвали в Мелешино, где сошел с рельсов паровоз. А утром расстроенный, невыспавшийся, я был у врача. Невероятно толстая женщина встретила меня с любопытством, что мне не понравилось. Но не время было разбираться в том, чем я ее заинтересовал, и я приступил к делу. Она подробно мне рассказала обо всем и добавила, что нужен сульфидин.
— А у нас его ни грамма,— развела она руками.
— Как же быть?
— Здесь нигде не достать. Был бы у меня свой, я бы отдала.— Она улыбнулась.— Напрасно вы мне вчера отрекомендовались старшим инженером. Для нас, врачей, все равно... чей больной. Хоть самого Хохлова, хоть — уборщицы. Главное, что ребенок.
— Что же вы посоветуете?
— Что посоветовать? Сходите к Шельняку — у него, по-моему, не только в области блат есть, но и где угодно.
Я бросился к Шельняку. Глядя миндалевидными глазами, он печально покачал головой.
— Что вы, Александр Николаевич, ничем не могу помочь. Да и какие сейчас медикаменты, все идет на фронт. Легче коньяку марочного достать, чем ваш сульфидин.
Он помолчал. Потрогал челюсть, которая только тем отличалась от лошадиной, что была выбрита, и снова вскинул на меня глаза:
— Придется дать...
— За этим дело не встанет.
Шельняк рассмеялся:
— Оригинал вы! Не мне. Я напишу записку в один госпиталь в город. Маленькому человеку. Он все сделает. Только нужны не деньги, а продукты.
Я вспомнил о талонах на хлеб, которые честно сдавал в бухгалтерию каждые полмесяца.
— Хлеб?..
Шельняк поморщился.
— Масло, мед... Урюк на нашем рынке есть, рис... Вы словно с луны свалились. Неужели не знаете, что на нашем предприятии узбеков снабжают белым хлебом и сушеными фруктами? У них можно что угодно выменять.
— Спасибо, Осип Николаевич. Пишите записку. Большое-большое вам спасибо.
— Ерунда. Когда-нибудь и вы мне поможете.
— Какой разговор, Осип Николаевич.
Спрятав записку в карман вместо вытащенных из него хлебных талонов, я побежал на рынок. На мое счастье, был воскресный день. Около вокзала, подле двух деревянных прилавков, шел торг. Шельняк был прав: несколько узбеков, кутающихся в стеганые халаты, стояли перед грудками урюка, риса и буханками белого хлеба. А рядом с ними расположились бабы, повязанные теплыми платками так, что были видны одни глаза; чего только у них не было — яички, масло, молоко... Редко кто доставал деньги. Меняли продукты на продукты. В цене была также одежда.
Пожилой узбек рассматривал золотое колечко, принесенное эстонкой, которая, как я знал, работала на погрузке торфа. Узбек нюхал колечко, пробовал камешек на зуб.
Женщина испуганно протягивала руку, а он отстранял ее. Потом подвинул ей урюк и рис.
— Твоя, бери.
— Мне нужен хлеб.
Он придвинул обратно грудки, протянул буханку.
Оба плохо говорили по-русски.
Женщина объясняла, что ей нужно две буханки. Он, по-моему, понимал, но делал вид, что не понимает, и все время совал ей в руки одну.
Баба с сизым носом, торговавшая рядом, сказала недовольно:
— Обделает он тебя. Меняй мне. Я тебе вон сколько даю. Дочь замуж выходит — возьму для нее.
— Мне масло не нужен. Мне — хлеб. Хлеб.
Я протянул женщине талоны на пять килограммов хлеба и прямо из зубов узбека взял кольцо.
— Вас так устроит?
— О! Это слишком... Я отдал... прежде... один кольцо — два буханка.
— Отлично. Талоны ваши, кольцо мое... Сколько она вам давала за него?— я указал на бабу.
Та сердито посмотрела на меня:
— Тогда давала, а теперь, может, не захочу.
— Захочешь. Дочь-красавица замуж выходит. Не обидишь же ее. Жених-то с фронта вернулся?
— С фронта. Как и ты, в экой же шинеле.
— Где воевал?
— Под Нарвой какой-то, забери ее нечистый.
— Ну-у, под Нарвой, значит, вместе со мной. Передай ему привет. Скажи, от Снежкова. Он у тебя не танкист?