Увиденный Олла на галерее бурно жестикулирующий невысокий, какой-то весь необычайно круглый человечек в компании настоятеля столичного прихода на улице Маршалов, вовсе не был похож на ядовитое пресмыкающееся. С сочными маслинами маленьких глаз, розовыми пухлыми ладошками, выпирающим объёмным брюшком и радушной улыбкой на похожем на печеное яблоко лице, он был вылитым милым дедушкой всех внуков и внучек герцогства. На фоне массивных фигур 'Псов Братьев' и 'Божьих дланей', серыми глыбами расположившихся вдоль стены галереи и меченных выжженными на низких лбах оберегающими рунами, пухлый жрец выглядел абсолютно безобидным существом. Этакий голубь доброты, безобиднейший небесный птиц, теряющийся и трепещущий в окружении хищных ястребов. Да вот только властная манера поведения и острая сталь повелительного взгляда, своевольно пронзающего завесу из слоёв бархата незлобивости и шелков добросердечия, выдавали настоятеля. Многие годы почти безграничной власти наложили на него свой отпечаток. А непомерно долгий и тяжелый путь к поставленной цели, интриги, ложь, кровь, распухшие от ядов и разложившиеся в канавах трупы удушенных противников и постоянное ожидание удара в спину, превратили этого человека в нечто, не щадящее на своём пути никого. Живущего в нём хищного зверя уже не спрятать под обликом благодушного толстячка. Невольно Олла вновь пожалел, что согласился на встречу с его Высокой Святостью. Впрочем, выбора не было. Или точнее он был, но вёл он к конфликту с настоятелем храма, а патриос-первосвященник Флавий был не из тех людей, которых можно иметь среди врагов. Тем более, после ссоры с дядюшкой.
По позвоночнику Олла пробежал холодок неуверенности, и его вновь посетило мерзкое ощущение, чего-то недосмотренного, упущенного. Впрочем, времени на рефлексии уже не оставалось. Увидев Олла, пастырь душ человеческих сияющим колобком мгновенно откатился от стола уставленного кувшинами, блюдами и бокалами и замер перед ним, протянув вперёд руку для поцелуя. Подбородок Олла утонул в кружевах воротника. Протянутой руки он словно не увидел. Повисшая в воздухе пухлая ладонь, еле заметное отвердение скул первосвященника, а потом словно ничего не произошло, жрец небрежно обмахнул знаком Всеблагих склонившего голову Олла этой же рукой.
Обнюхались, померились. Матерый пёс решил не обращать внимания на вздыбленный загривок щенка.
Но в одно мгновение ставший лютым взгляд его Высокой Святости дал понять, что оскорбление безнаказанным не будет. Не прощено и не забыто, но Олла это было безразлично. Внутри него появилась твёрдая уверенность, что он крайне нужен его Святости и настоятель готов не замечать даже открытого оскорбления с его стороны.
-Что же вы брат не приветствуете сына нашего, славного офицера нашей недремлющей Службы высокородного асс`Мэлур Олла, племянника достопочтенного асс`Ротон Лота? Вы ему не рады?
Голос первосвященника подобен несмазанным петлям ворот, взгляд холоден. Настоятель Иллитайс вымученно заулыбался и радушно устремился к Олла, на ходу осеняя его знаком Братьев. Из-под натянутой первосвященником личины добряка выглянула на секунду ощеренная пасть беспощадного зверя. Всего лишь на долю секунды, но этого оказалось достаточно, что бы противное чувство тревоги леденящим комком уместилось в душе Олла.
-Приветствую вас сын мой, приветствую! Да будут к вам благосклонны Всеблагие и не оставят вас...
-Достаточно, брат! Наш юный друг обладает прекрасным слухом и всё, что ему надо, уже услышал.
Грубо оборвав говорящего, настоятель храма ткнулся взглядом в глаза Олла, что-то там для себя увидел и удовлетворённо продолжил:
-Пройдёмте мой мальчик на смотровую площадку - оттуда открывается прекрасный вид на Алтарный зал. Там и поговорим. Кстати, на столе вино и фрукты - угощайтесь и пожалуйста, ни в чём себе не отказывайте. А у брата Иллитайса есть срочные дела и он нас уже покидает.
Прозвучало это почти как приказ, но Олла счёл за лучшее не заметить. Он направился вслед за округлой фигурой настоятеля, размышляя над странной сценой, по пути прихватив гроздь винограда со стола и наполнив кубок. То, что столичный священник чем-то провинился перед настоятелем, было ясно и так, но для чего это было продемонстрированного ему? Впрочем, ему это не интересно, гораздо интереснее, что именно нужно Его Святости от него самого.
Первосвященник не обманул. С галереи действительно было прекрасно видно весь алтарный зал, освещенный гирляндой настенных светильников. Сам алтарный камень, отполированная мраморная глыба в виде вытянутого ромба с бесконечной вязью рун на его гранях, искрил и переливался на ярком свету. Зауженное нижнее основание алтаря создавало впечатление, что он словно парит в воздухе, не опираясь ни на что. Верхние грани белой глыбы мрамора были окованы лунным металлом. Вмурованные в поверхность ромба тонкие, почти невесомые захваты для рук и ног были отполированы до зеркального блеска и были более похожи на украшения, чем на устройства для удержания жертв. Приглядевшись, Олла удивленно отметил разглядел на захватах позолоту и инкрустацию драгоценными камнями, что придавало алтарю не внушающий должного почтения нарядный вид. Словно и не жертвенный алтарь, в течение столетий заливаемый кровью еретиков и нелюдей, а - Олла чуть помедлил, подбирая определение увиденному - а обычный кусок обработанного мрамора из Весеннего парка. Для полного завершения представившейся ему картины не хватало лишь пары литых скамеек для отдыха с вычурно изогнутыми ножками и небольшого фонтана. Даже неподвижно стоящие возле малых ромбов храмовые служки были облачены в праздничное облачение - белоснежные балахоны с серебристой каймой по краям одеяний. В их молитвенно сложенных перед грудью руках ничего не было, складки одеяний служек свисали свободно, нигде не топорщась.
'Интересно, а где же тогда они прячут ритуальные ножи?'
-Мне кажется или вы несколько удивлены, сын мой?
Голос первосвященника был полон не скрываемого удовольствия от слегка растерянного вида Олла.
-Вы абсолютно правы, Ваша Святость. Всё это... - Олла сделал замысловатый жест, обведя зал рукой - всё это представлялось мне несколько по-другому. Более строгим, более торжественным, что ли. И я не ожидал столь высокой чести, оказанной мне. Если я не ошибаюсь, то мирянам не дозволено, согласно церковным канонам, лицезреть алтарный камень?
-Ах, оставьте вы в покое эти замшелые догмы, сын мой! - первосвященник всплеснул руками, жирный тройной подбородок жреца неприятно колыхнулся - Ну, увидели и увидели и Братья с ним! А насчёт отсутствия строгости и торжественности, вы правы! Всё слишком ярко, всё слишком чисто! Много света, много места. Всё, всё совершенно неправильно и противоречит привычному образу алтарного зала! Нет, всё здесь должно быть сумрачным и зловещим! Просто обязано быть гнетущим и всемерно подавляющим, проявленной здесь милостивой силой наших великих богов! Хм, богов.... великих.... Мне кажется, последняя фраза как-то высокопарно звучит, не совсем к месту. Вы не находите, сын мой?
-Не смею судить, ваша Высокая Святость.
Его Высокая Святость задумчиво почесал кончик носа, прищурив правый глаз, коротко взглянул, как выстрелил, в глаза Олла. Пару секунд помолчав и пожевав губами, продолжил с прежним запалом и пафосом словно и не прерывался:
-Нет, лучше будет сказать - мощью величайших богов! Больше патетики и пафоса по отношению к той силе, что ввергает присутствующих в трепет и заставляет проникнуться важностью и значимостью происходящего! И не забудем! Есть очень важное условие - в любом алтарном зале обязателен толстый слой пыли на полу, грубые серые стены и засохшие всюду, даже на потолке, пятна крови! Отвратительный запах вырванных внутренностей. Сбивающая с ног вонь гниения. Подавляющая беспросветность зловещего мрака, чёрные одежды служек с капюшонами, что скрывают их злобные лица. Мечущийся по стенам неровный свет факелов, зазубренные и ржавые ритуальные ножи и монотонное произнесение на неведомом языке ужасающих заклинаний. Да, так всё и должно быть! Вы правы, сын мой и одновременно....