Итья сглотнул непроизвольную слюну, усилием воли прогоняя ненужные ему сейчас воспоминания и соблазнительный образ купающейся в горном ручье голой Оксы.
Зато сейчас костяки господина Опала стали быстрые-быстрые, очень сильные и страшные. Настоящие воины, пусть и мёртвые. Совсем другое дело вышло! Так что вроде бы и крови для них не очень жаль, пусть их, для дела ведь! Хотя страху смертного от ритуалов господина Опала на всё селение хватило, с избытком, до самого горлышка. Как начнёт он ночью колдовство творить, так всех словно плитой могильной накрывает и саваном серым, погребальным, ужас с ног до головы укутывает. Губы немеют и челюсти капканом схлопнувшимся кажутся. Руки и ноги совсем неподвижными становятся, будто ветки сухие к телу-чурбану прибиты. Только что глазами вытаращенными, от страха белыми, в глазницах своих люди крутить и могут, да вонючие ветры пускать по углам сидючи. Только к рассвету жуть невообразимая людей и отпускает. А днём на плетнях портки и юбки нижние на просушку вешаются - совсем тело уму от страха не подчиняется и стыдное постоянно случается. И ещё старые Силет с Кривым Ру, да бабка Тамона умерли. Сердце у них от боязни порвалось - не в их годах такое испытывать. Убил их, выходит, ритуалами своими господин Опал.
Но всё равно, не любит он попусту кровь живых лить, словно и не нежить совсем. Чувствуется в нем стержень хозяйский, основательный, и дух благородный. Всё норовит кровью скотины обойтись, людей поберечь, да видать, не для всего она годна, человеческая по всему её лучше. Эх, из него барон бы славный вышел, о смердах своих заботящийся и в обиду их ни кому не дающий. В этом Итья был полностью уверен. Он даже подрался с сыном старосты из-за этого. Нос ему тогда разбили, ухо с локтём сильно ободрали подхалимы толстопузого Капа, но мнения своего Итья не изменил. А когда старосте селения господин Опал руку сломал и двойную дозу крови с него взял, за его подлое предложение овечьего пастуха, местного дурачка Ёку, полностью 'выпить', а его старостинское семейство три дня не трогать, то Итья полностью в свои предположения уверовал. Не злой он, господин Опал, совсем не злой! Просто.... Просто так выходит, вот! И пёс у него умный, добрый и красивый! Пусть и с зубами в размер как нож у дядьки Шу.
Да и совсем не похож господин Опал на нежить обыкновенную. Что он, Итья, нежити не видел? У подножья ужасных Стальных гор ведь живёт, в суровом краю. Не где-то там, в местах изнеженных, где паршивый зомби за великий ужас слывет! Тут костяки бродячие и за диковинку то не считаются, а забредающий к их местному ведуну дряхлый лич Кло, совсем как сосед числится. Жаль, что старый мертвяк вместе с ведуном в горы ушел, после разговора с господином Опалом, а то бы Итья смелости набрался и спросил его, а что такое есть главный мертвяк?
Вот издалека нежитью простой, поднятой, смотрится, а приглядишься и совсем не костяк! Не бывает у нежити черепа ослепительно белого, цвета самого чистого и с безумными, ломаными узорами жилок тоненьких, еле видимых, как бы ниток стальных. Выглядит так, будто этими странными паутинками куски его костей прошиты и стянуты. А сами кости господина Опала и не кости вовсе, а всё тот же материал белый в виде гибких стержней вылитый и теми же металлическими нитями прошитый. Видел как-то Итья господина Опала без доспеха в ритуале полуночном, рискнув пробраться заранее к месту. Страшно конечно было до обморока, но зато потом всю седьмицу все мальчишки при рассказе о ритуале ночном ему в рот смотрели, а дочка рудознатца Герна даже проводить себя позволила целых два раза! Но, это так, ерунда, для описания господина Опала совсем неважная.
А так и не видно тела костяного за бронью. Шлем господин Опал оденет, и совсем от рыцаря не отличишь. Только через забрало белое пятно кости и глазницы зеленью полыхающие видны, но забрало хитрыми крылышками на шлеме с боков надёжно прикрыто. А прямо ударить не выйдет. Ни кому мечом, али копьем лицо мертвяка никак не достать. Непробиваемая решетка на шлеме. И сам доспех у господина Опала славный! Как кожа сталь синеватая всё его тело скорлупой прочной облегает, до сердцевины и не доберешься совсем. Стрела бронебойная жалом своим каленным не клюнет - нет для неё щелей. Про молот боевой и говорить нечего - видел Итья, как господин Опал движется, куда там стрижу - глаз за ним не успевает! Раз и уже в другом месте мертвяк стоит. Только воздух недовольно визжит, углами брони разрезаемый. И с огнём господин Опал на ты. Площадку ровную, что у источника, для своего мертвячьего легиона огненной стеной выплавил и не поморщился, а ведь все знают, что нежить пламя не переносит - окончательный конец ей от него наступает. Всё сходство с нежитью обычной у господина Опала лишь скелетом костяным и огнями зелёными в провалах глазных будет. А более и нет ничего. Но и на сильного лича он тоже не похож. Остатков плоти и кожи, до прозрачности высохшей, у него нет. И мёртвый пёс у него рычит.
-Итья! Дрянное отродье бездны! А ну-ка быстро в дом иди шкурёнок!
Хриплый злой шепот вырвал Итья из его глубоких раздумий. Ага, вот и полюбовник мамкин нарисовался, чтоб его искре у Подземного духа до скончания мира тряпкой в отхожем месте быть! Во двор самому выйти сыкотно, в узкую щель только глаз испуганный да нос худой видно. Боится дядька Шу мертвяков до трясучки в коленях, вот и шипит тишком, скривив толстые губы ядовитым ящером.
Итья чуть повернулся, прислонил ладонь ко рту, чтоб не понятно было, откуда он отвечает.
-Сейчас, сейчас, дядька Шу. Только вот оси тележные жиром домажу. Сам же ведь велел!
-Велел, велел.... Мажь давай быстро и в дом иди! За водой пойдёшь!
Итья беззвучно охнул и сильно прикусил от огорчения палец. 'Ах, что б тебе помёт япа жрать до смерти и его же мочой запивать! За водой! Через площадь! Ох и беда!'
Да уж, сильно, видать, огорчились на Итья Всеблагие! Вот ведь как духи добрые от Итья отвернулись-то не вовремя! Да что бы воды набрать, надо через поселковую площадь пройти, пусть и по самому краю, но идти придется именно там, где замер статуей господин Опал с псом. А потом надо к ложбинке свернуть, да на пустырь спуститься, куда в выдолбленную каменную чашу набирается ледяная вода с горного источника. А на пустыре сегодня Мёртвый легион стоит рядами неподвижными и огнями зелёными из смотровых щелей своих стальных шлемов светит! Попробуй, набери-ка спокойно воды с таким-то соседством! Но делать всё равно нечего, придётся идти - рука у Шу тяжелая, вожжами протянет так, что неделю рубцы на спине сходить будут, а вот костяки без воли на то господина Опала и шевельнутся не смеют. Не, не тронут, мёртвые солдаты Итья. Да и притерпелись со временем к ним уже. Жутко, да. Холодом могильным вблизи них отдаёт, вся кровь льдом стынет, это правда. Раньше казалось, что будто все силы из тебя крючьями острыми тянут и Искру Небесную из груди вынимают, но сейчас уже и ничего так, уже привычно как-то. Совсем почти боязнь ослабла, ноги уже не подкашиваются, и не обмирает сердце до полной остановки. Так что идти придётся, тем более мать слово в защиту не скажет - все ходят и ничего, с водой обратно живыми возвращаются.
Итья тяжело вздохнул и принялся не спеша выбираться из своего укромного места.
Старые бадьи были ненавистные и неудобные. Безмерно отяжелевшие от набухших от воды дощечек, склизкие на дне, они имели заскорузлые, сплетённые из жесткой лозы ручки. Наполненные водой, они своими рукоятями больно резали ладони. Тряпками приходилось обворачивать, а за чистую тряпицу мать ругала. Так, где же ему грязную тряпицу взять, если чистую не замараешь? Итья сердито пнул попавшийся под носок башмака камешек.