Фатима появилась без опоздания, ровно в час дня, одетая в длинное льняное серое платье-балахон, поверх которого ярким пятном висели бусы из крупных зелёных камней. На запястьях писатель заметил такие же браслеты, привлекающие внимание не только к самим украшениям, но и к татуировкам на руках. Седые длинные волосы женщины заплетены в косу, а на смуглом лице сверкала оправа очков.
Год назад, увлечённый поисками ответов о случившемся с двумя альпинистами, нашедшими остатки древнего судна на горе Арарат, Филипп познакомился с Фатимой. Вместе с майором Саблиным Смирнов тогда предположил, что в горах мог быть найден Ноев ковчег, и Фатима изложила библейскую историю Потопа, связанную со строительством Ковчега. В расследовании исчезновения альпинистов она, само собой, не помогла, но рассказанное ею дало понимание сути истории и почему тайна Ковчега до сих пор остается неразгаданной.[3] И теперь, по дикому стечению обстоятельств, профессор археологии вновь участвовала в событиях, прояснить которые Филипп так отчаянно пытался. На одном из снимков десятилетней давности в Даурии, у краеведа Мирона, писатель заприметил её вместе со своей матерью. И это означало, что профессор, вероятно, могла знать, почему Софья Журавлёва отправилась в Забайкальский край.
Фатима улыбнулась, увидев писателя.
— Ну здравствуйте, Филипп!
— Добрый день! Ещё раз спасибо, что согласились встретиться. Вы в городе, наверное, по делам? — писатель, привставший поприветствовать Фатиму, опустился на стул.
— Можно и так сказать, — женщина села за столик. — Милое местечко, — она огляделась, — а курить здесь можно?
— Да. На веранде курят.
— Прекрасно, — профессор достала из сумочки пачку сигарет и закурила.
Официант тут же подбежал с меню. Смирнов и Фатима сделали заказ.
— Ну, так что вы хотели обсудить? — спросила женщина, облокачиваясь о спинку стула и закидывая ногу на ногу.
— Есть одна тема. И вы в неё, скажем так, невольно вовлечены.
— Да неужели? — хохотнула Фатима. — И какая же тема?
— Даурия, — писатель наблюдал за реакцией профессора. Она подняла брови, выпуская в воздух сигаретный дым, но особого эффекта слова Филиппа на неё не произвели.
— Где это?
Смирнов не ожидал такого вопроса, будучи уверенным: женщина сразу вспомнит, что была там.
— Забайкальский край.
— Забайкалье? Хм… Ах, да, точно! Да, да, да! Ох, господи! Как же давно это было! Чёрт! Лет восемь назад?
— Десять.
— Десять, да. Возможно. Но откуда вы знаете, что я туда ездила?
— В то же время в Даурии находилась моя мать. И вы с ней там общались.
— О! Интересно. Помнится мне, что я ездила туда с группой студентов. Кажется, это были первокурсники или второкурсники, и я показывала им основы археологических раскопок. Э-э-э… Да, именно так. А как зовут вашу маму?
— Софья Журавлёва.
— Журавлёва… Журавлёва, — повторила Фатима, — а-а-а, да! Вспомнила! Соня! Она вроде журналист, да?
— Да.
— И с ней ездил её коллега. Но его имени я, увы, не вспомню.
— Борис Осипов.
— Точно, — Фатима улыбалась, вспоминая какие-то событии того времени. — Давно это было. М-да. Давно. Так и что?
— Как я выяснил, мама тогда ездила в Даурию собирать материал для статьи о монголах.
— Слушайте! — вдруг произнесла Фатима, не дав писателю договорить. — Да, да, я, конечно, помню эту историю! Мы с вашей мамой очень сдружились. Прекрасная женщина! Она делилась со мной своими изысканиями. В Даурию приехала к какому-то краеведу, написавшему статью о монгольском следе на Байкале. Соня думала, там сокрыта могила Чингисхана.
— Она вам сама рассказала?
— Намекала, а я, знаете ли, очень хорошо понимаю намёки. Особенно если дело касается истории.
Филипп оживился.
— Я вот буквально только ночью прилетел из Даурии.
— Из Даурии?
— Да. И на Байкале я тоже был. На мысе Рытый, где предположительно находится захоронение.
— И что? Его там нет?
— Нет. Но мама нашла там древний перстень, видимо, ставший причиной её уверенности относительно могилы хана.
— Да, да. Она показывала мне перстень. Кольцо сейчас у вас?
— Нет. С этим перстнем я отправился на мыс, как уже говорил, и нашёл вот это, — Филипп достал ключ и положил на стол перед профессором.