Не скажу, что я эксперт в этом, но думаю, она была беременна месяцев семь и не доходила до родов дней пять или шесть.
Разрезаю пузырь и достаю щенка. Щенок маленький и скользкий от слизи. Сейчас он похож на обычного детёныша гепарда, но со временем, когда приобретёт человеческие черты и сможет ходить на задних лапах, тогда будет похож на своих взрослых сородичей.
Прочищаю ему нос, рот и глаза, потом отрезаю пуповину. Он не брыкается, не верещит, только дёргает лапками и тяжело дышит. Снимаю ветровку, закутываю его и ложу в рюкзак.
На базе будут рады подарку. Как ни как детёныш Потусторонней, а у правительства к таким особый интерес.
Мы, охотники, не последние люди, и знаем, что государственники проводят над отпрысками Потусторонних не совсем гуманные эксперименты. Они готовы платить любые деньги за мелких засранцев, поэтому мы с радостью идём с ними на контакт – лишних денег, как говорится, не бывает.
Но найти детёныша здесь, на нашей стороне, не так-то просто. Пересекают Черту обычно взрослые особи. Детёныш может попасть к нам только по воле случая, и тогда счастлив тот охотник, что первый на него наткнулся.
Государственники оторвут щенка с руками и ногами, забросают охотника привилегиями и внесут на доску почета. Он станет едва ли не национальным героем (шутка, конечно), но главное, чтобы не забывал правило – ни при каких обстоятельствах не оставлять детёныша себе, иначе можно схлопотать штраф и лишиться лицензии, а в худшем случае – получить тюремный срок.
Ложу детёныша в рюкзак и принимаюсь за его мамашу.
Я всегда ношу при себе медицинский степлер. Вещь полезная, особенно когда приходится штопать себя после стычек с хищниками. Закрепляю рану на животе девчонки скобами, потом надеваю рюкзак, перебрасываю тушку через плечо и иду к машине.
УАЗик припаркован на главном тракте, в километре от заброшенной деревни, где я охотился. Девчонку бросаю в кузов, детёныша оставляю в кабине. Смотрю на часы – 17:05.
Достаю из бардачка пузырек аденародола, глотаю две таблетки и кладу обратно. Завожу мотор и еду на базу.
На базе переполох. По радио передают, что где-то под Соловейском открылся новый портал. Потусторонние лезут на нашу сторону, как голодные крысы. Город в оцеплении. Всюду паника.
Прохор выключает приемник и ухмыляется.
– Будет теперь тебе работёнка, Костыль, – говорит он. – Успевай только ловить этих ебаных ублюдков.
Я плюю через плечо и стучу кулаком по лбу.
– Ну его к черту! Мне и нынешнего дерьма хватает.
Прохор смеётся и поднимается из-за стола:
– Ладно, с чем сегодня пожаловал?
Я рассказываю ему о двух песчаниках, которых подстрелил рядом с базой, – один из них едва не оттяпал мне ногу. Потом говорю о деве-кошке.
Прохор хмурится.
– Кошки! Опять эти ебаные кошки. – Он лезет в ящик стола, достает оттуда две сигары и протягивает мне. – Глаза бы мои их не видели, честное слово. – Он откусывает кончик сигары и закуривает.
Я кручу свою сигару в руках, подношу её к носу и втягиваю терпкий аромат табака.
– Эх, – говорю я и цитирую Шекспира. – «Кто служит только для того, чтоб извлекать доходы, тебя оставит одного во время непогоды".
– Что? – переспрашивает Прохор.
– Богато, говорю, ты живёшь, Прохор.
– Ага, – отвечает тот равнодушно. – По должности положено.
Он выпускает тугое кольцо дыма и лыбится.
Прячу сигару в карман рубашки и завожу разговор о цене.
– Сорок тысяч, – предлагает Прохор. – Двадцать за кошку и десять за каждого песчаника.
– Двадцатка за кошку? – говорю. – Нет, погоди минутку. В тот раз ты давал мне тридцать пять за штуку. Сейчас-то что не так?
– Рынок, мой друг, рынок не так. Кошки не в тренде. Вот если бы ты приволок, к примеру, вислоуха или, на худой конец, сраного урлока, тогда мы с тобой может быть и поговорили. Но сейчас прости – сорок тысяч и не рублем больше.
– Накинь хотя б пятёрку, – прошу я.
Прохор жуёт сигару. Его мелкие, барсучьи глазки сверлят меня, как два винтика, вышедшей из под контроля, машины. Наконец он говорит:
– Ладно, хрен с тобой, дам тебе ещё две тысячи, но только ради нашей дружбы, ясно?
Он подходит к сейфу, набирает код, открывает дверцу и достает плотную пачку купюр. Отсчитывает сорок две тысячи и ложит на стол.
– В первый и последний раз, понял? В будущем от меня такого не жди. Просто сейчас у меня хорошее настроение, и я не хочу обижать старого друга.