Я пропускаю его слова мимо ушей, пересчитываю деньги и кладу в карман.
Прохор цокает языком.
– Вот видишь, брат, какую мы с тобой выгодную сделку провернули. Кто бы тебе еще столько бабок отвалил за ссаную кошку, а? Ну, брат? Именно – никто! А я заплатил и спасибо даже не потребовал, так ведь? Ладно, пустяки, мне не жалко, купишь себе чего-нибудь.
Я киваю, а сам про себя думаю, какой же Прохор мудак.
– У меня ещё кое-что есть, – говорю я и поднимаю с пола рюкзак.
У Прохора загораются глазки. Он закусывает сигару и переваливается своим мясистым туловищем через стол.
Я расстёгиваю молнию, сую руку в карман заплечника и нащупываю щенка. Секунду мне кажется, что он не дышит, но потом понимаю, что он просто спит. Достаю его и ложу на стол перед Прохором.
– Вот.
Начальник базы бегло осматривает детёныша.
– Где ты его нашел? – озабоченно спрашивает он.
– Та кошка, что я тебе продал, – говорю, – оказалось беременной. Мне пришлось сделать ей кесарево сечение, после того, как я её пристрелил. Повезло, что не попал в живот, а то было бы обидно.
Прохор глядит на меня, как на сумасшедшего. Потом говорит:
– Ты что, вынул его из неё?
– Ну да, – говорю, – вынул.
Прохор качает головой.
– Нет, брат, такого я взять не могу. Он же, мать твою, недоношенный. Кто его купит?
– Не знаю, – пожимаю плечами. – Продашь военным или ещё кому-нибудь.
– Или ещё кому-нибудь? Да ты, брат, совсем поехал! Военные его и близко не возьмут. Они здоровых-то через раз покупают. Их девиз – сильные и выносливые, а тут… – Прохор морщит лоб, глядя на щенка. – Нет-нет, убирай его.
Я беру щенка зашиворот (он все ещё спит) и ложу обратно в рюкзак.
– Ну и что мне с ним теперь делать?
– Пристрели или выбрось, – говорит Прохор. – Без разницы, всё равно сдохнет. Но покупать я его не буду.
Он берет с полки электронный бланк и даёт мне.
– Погоди, – говорю. – Может можно что-то сделать. Мне деньги нужны.
– Деньги всем нужны, – отмахивается Прохор. – Это уже давно известная тайна… Так, – он тыщет пальцем в экран бланка и говорит, – подпиши тут, тут и-и-и…вот тут.
Я беру бланк, протираю об рубашку большой палец и трижды прикладываю его к монитору. Стандартная процедура. Система принимает отпечаток. Теперь «сверху» будут знать, что я добыл очередного Потустороннего, и поставят плюсик в мой послужной список.
Возвращаю бланк обратно и говорю:
– Я слышал, что подпольчикам для боёв нужна новая кровь. Может толкнешь его им?
Прохор качает головой.
– Нет, – и убирает бланк на место. – Я с ними не связываюсь, и ты к ним не лезь.
Я вижу, что Прохору больше не итересен наш разговор.
Тогда я говорю ему, что мне пора, берусь за дверную ручку и уже собираюсь выйти, как он останавливает меня.
– Костыль, погоди-ка, – говорит он. – Совсем забыл сказать. Ко мне утром деваха приходила. Тебя искала. Сказала, у неё к тебе какое-то важное дело есть.
– Деваха?
– Ну да, краля с удостоверением. Госбезопасность, как я понял. Наглая такая, расфуфыренная, на новеньком Крузаке катается. Очень надеюсь, Костыль, что ты не встрял ни в какие неприятности.
– Да нет, – говорю. – Не припомню такого.
– Хорошо, а то, если ты вздумал что-то воротить за моей спиной, лучше скажи об этом сразу. Не хочу, чтобы потом выяснилось, что один из моих охотников оказался контрабандистом или, не дай бог, кем похуже.
– Я с этим завязал.
– Знаю, но вдруг.
– Сказал же – завязал.
– Ладно-ладно, понял. Не егози.
Я машу рукой, разворачиваюсь и выхожу из кабинета.
Слова Прохора задевают меня. Всю дорогу до дома я пытаюсь понять, почему я понадобился человеку из госбезопасности. С контрабандой и убийствами я завязал – пятнадцать лет в колонии пошли мне на пользу.
После тюрьмы и до недавнего времени я работал егерем в заповеднике. Благо были знакомые, которые поверили в меня, как в человека, пытающегося встать на путь исправления, и дали работу.
За десять лет, проведенных в лесах тайги, я переосмыслил многое и стал свято верить в то, что дело, которым я занимаюсь, приносит пользу. Ну а потом, как только случился Приход и стали набирать охотников для помощи в борьбе с Потусторонними, я понял, что мне выпала ещё одна возможность вернуть свое доброе имя, и на следующий же день записался в ряды добровольцев.
Не могу понять, что я сделал не так сейчас, чтобы заинтересовать Государственников. Может они считают, что я не достаточно стараюсь или что-то ещё. Не знаю, но именно эта неопределенность бесит меня больше всего.
Доезжаю до указателя «Малиновка. 2 км» и сворачиваю на грунтовку.
Поселок, где я живу, небольшой – человек пятьсот. Мой дом на отшибе, единственное, что находится рядом – пруд, который и прудом-то назвать сложно, скорее большая, грязная лужа с разросшимся ивняком и старым причалом, ушедшим большей своей частью под воду.