После нескольких затяжек во рту появляется привкус горечи. Все-таки дерьмовые сигары у Прохора, как бы он ими не гордился.
Тушу окурок и ложусь обратно в постель. Снаружи начинается дождь – слышно, как редкие и крупные капли бьют по стеклу, вдалеке раздается глухой раскат грома. Переворачиваюсь на бок и залажу под одеяло.
Надо поспать, завтра предстоит трудный день – во-первых, нужно придумать, куда девать щенка. Оставлять его здесь нельзя, как-никак хищник, да ещё и Потусторонний (даже сейчас, когда он лежит в прихожей, я слышу его сонное рычание).
Во-вторых, завтра придется ехать на главбазу и посвящаться в «рыцари». Краем уха я слышал о программе «Рассвет». Ничего примечательного, в основном слухи, но было и кое-что правдоподобное. Говорили, что именно для «Рассвета» скупали молодняк, мол, для опытов и тому подобное. Обстоятельства, конечно, приукрашивали, но то, что эксперименты были кровавые, в этом сомневаться не приходилось. Может именно об этом и говорила девица, когда имела в виду, что они с чем-то поторопились.
Ладно, разбираться с этим будем завтра, а сейчас надо поспать. Закрываю глаза и минут через десять засыпаю.
Новый день не приносит ничего особенного...кроме одной маленькой детали – щенок вырос до размеров мастиффа. И это меньше, чем за восемь часов!
Утром меня будит пронзительный рык и треск посуды. Не успев, как следует, проснуться, вскакиваю с дивана и бегу на кухню.
Картина маслом.
На плите, среди грязной посуды и объедков сидит Маруся и с видом полным безмятежности облизывает тарелку с остатками вчерашнего ужина. Возле неё, на полу, хрустя обломками фарфора, крутится щенок и заходится дикими хрипами.
На какое-то время теряю самообладание.
Не могу точно сказать, как растут детёныши Потусторонних, но моё чутье и некоторые познания в биологии подсказывают мне, что точно не так. Даже если взять всю их сверхъестественную сущность и анатомию, отличную от нашей, то всё равно это ни коим образом не объясняет того, что щенок за такой короткий промежуток времени вырос почти втрое. Ну не может животное, даже если это сраный пришелец, не может, хоть ты тресни, расти столь быстро. Здесь явно что-то не так.
Щенок замечает мое появление, разворачивается, скалит зубы и вприпрыжку, скользя когтями по линолеуму, бежит в мою сторону.
Повинуясь инстинктам, я захлопываю дверь кухни и бросаюсь в прихожую за винтовкой.
Что ж, теперь щенок уже и не щенок вовсе, а на половину взрослая особь, так что пристрелить его будет не таким зазорным поступком.
Хватаю с вешалки винтовку и бегом возвращаюсь к кухне. Успеваю только подойти к двери, как грудь пронзает невыносимая боль – словно под ребра сунули докрасна раскалённую проволоку. Винтовка выскальзывает из рук и летит на пол. Колени подгибаются, и одним лишь чудом умудряюсь ухватиться за стену.
Чёртов приступ, будь он неладен! Как не вовремя.
Сцепив от боли зубы, опираюсь на стену и сползаю на пол.
В распоряжении у меня не больше десяти минут, после чего сердце остановится. Начинаю медленно вдыхать и выдыхать. Это ослабит боль и головокружение, но без таблеток мне все равно крышка, а таблетки я оставил в бардачке УАЗика.
Пока думаю, что делать, дверь кухни распахивается и в зал врывается щенок.
Замечает он меня не сразу. Пытаюсь дотянуться до винтовки, но она далеко, а правая рука онемела и не двигается. Щенок подскакивает ко мне. Закрываю глаза. Ну вот, думаю, и все, сдохну от лап мелкого засранца, которого сам же и приютил.
Левую щеку обжигает огнем, будто по коже проводят наждачкой. Щенок начинает яростно облизывать лицо.
Собираюсь силами и отталкиваю его. Щенок отскакивает. Не удерживаю равновесие и заваливаюсь на правый бок. Щенок снова подбегает, но на этот раз останавливается в метре от меня и начинает как-то странно пялиться.
Смысл того, что происходит дальше, я не могу объяснить. Щенок смотрит на меня, я смотрю на него. Так проходит секунда, потом другая, третья. Наконец, он круто разворачивается и припускает к входу. Из того положения, в котором я лежу, мне ничего не видно, но я слышу скрип открывающейся двери и цоканье когтей по деревянному полу сеней.
В глазах мутнеет. Не знаю, сколько ещё осталось, но думаю немного.
Говорят, перед смертью ты видишь всю свою жизнь, словно за один миг она проносится у тебя перед глазами. Жаль, что у меня не так, хотя, пожалуй, и к лучшему, не хватало, чтобы это дерьмо испортило ещё и момент кончины.
Лежу на полу. В груди невыносимая боль и тяжесть, будто внутрь залили целую цистерну бетона – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Закрываю глаза.
Проходит минута, потом ещё. Готовлюсь уже распрощаться с жизнью, как вдруг чувствовую, как что-то ударяется об пол. Звук такой, будто разорвалась мина. С трудом разлепляю слезящиеся от боли глаза.